Название: Aiming higher
Автор:  Mrs. D. &  H.G. Wells
Бета:  H.G. Wells
Фандом: Сотня
Размер: мини, 1144
Пейринг/Персонажи: Маркус Кейн/Эбби Гриффин
Категория: пре-гет
Жанр: драма
Рейтинг: G
Предупреждения: преканон; действие происходит непосредственно перед началом сериала.



Эбби Гриффин знает, что на решения Совета Ковчега можно повлиять, ведь Совет Ковчега — это обычные люди, со своими слабостями и эмоциями.

Обычно она отстаивает свою точку зрения открыто и прямо непосредственно на заседаниях Совета.
Обычно она не пытается склонить других советников на свою сторону перед заседанием, аккуратно подбирая ключик к каждому.
Обычно она не нарушает свои принципы.
Обычно, но не в этот раз.

Она якобы случайно сталкивается в коридоре с советником Фуджи и напоминает ему о том, что его троюродный племянник задержан за нарушение. Она заверяет советника в том, что у парня должен быть второй шанс.
Она обедает с советником Каплан, вспоминая историю десятилетней давности, когда прежнее правительство отправило на Землю группу ученых, среди которых был и муж советника. Вестей от них не было до сих пор. Но кто знает, возможно, они выжили? Просто не смогли связаться с Ковчегом.
Она подходит к советнику Мьюри и совершенно честно говорит индийцу с именем Джон, что ей нужен его голос. Она знает, что он не сможет ей отказать: когда-то Эбби спасла его дочь.
Она делает все, чтобы повлиять на решение Совета любым доступным ей способом.
И принципы тут совершенно ни при чем.

В день заседания Совета она не находит себе места. Ей нужна уверенность, ей нужно знать заранее, как пройдет голосование. Она несколько раз проверяет запасы препаратов; три раза переставляет емкости со стерильными бинтами — ей кажется, что раньше они стояли как-то по-другому. Она не может вспомнить как — мысли постоянно возвращаются к будущему заседанию.
Настроения Совета тоже можно предугадать. Нужно просто оказаться рядом, например, в столовой, подслушивая разговоры; или ненавязчиво поговорить с членами их фракций. Настроения советников — эпицентр взрыва, отголосками которого являются их люди. Есть сотни маркеров, по которым можно определить, пройдет ли решение в Совете, и Джексон, выросший на многолюдной Мехе, знает их все.
Именно поэтому сегодня Джексон подслушивает, ведет беседы и держит ухо востро вместо того, чтобы находиться в медицинской части.
Для Эбби важно знать настроения Совета, значит, это важно и для самого Джексона.

— Они проголосуют против.
Джексон мрачен, как если бы это его дочь только что лишилась призрачного шанса на выживание.
Эбби ошеломленно замирает. Ей требуется несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
— Что пошло не так?
Джексон опускает глаза, мнется, как студент на первом экзамене, и через силу выдавливает:
— Решение слишком рискованное, они не готовы взять на себя ответственность. — Он замолкает, а потом очень быстро, комкая слова, добавляет: — Все потому, что Кейн против.
— Он это сказал?
Эбби жадно смотрит на Джексона, затаив дыхание. Она будто оказывается в законсервированном отсеке, без тепла, с покрывшимися инеем стенами, с остатками воздуха, которых хватит ровно на мысль о том, что смерть рядом.
— Они так думают.
Катастрофа временно отменяется, и Эбби судорожно выдыхает. У нее еще есть время. Немного, но все же есть.
Обычно она этого не делает.
Обычно, но не в этот раз.
Она смотрит на часы и решительно спрашивает:
— Где он сейчас?

Эбби всегда точно знает, если Маркус Кейн где-то поблизости. У его присутствия есть определенные признаки, хорошо заметные тому, кто умеет их видеть: охранники на своих постах слишком серьёзны и собраны; случайные прохожие стараются побыстрее убраться прочь; у самой Эбби вдруг безо всякой причины сбивается дыхание, как будто из отсека в один миг выпустили весь воздух, и столь же беспричинно появляется ощущение защищенности. Ей не нужно видеть его, чтобы знать, что он здесь.
Ее останавливают у входа в тренировочный зал — охранник преграждает путь, но отступает, встретившись с ней взглядом. Эбби Гриффин умеет быть убедительной.
Войдя в зал, она ищет взглядом Кейна. Тот сидит за столом, где иногда проводит оперативные совещания охрана, и сосредоточенно точит метательный нож.
— Эбби. — Не отвлекаясь от своего занятия, он обозначает, что заметил ее присутствие.
На столе, справа от Кейна, лежит уже с десяток точно таких же ножей.
Судя по всему, он дотачивает последний, а значит, у неё ещё меньше времени, чем она надеялась.
— Мы должны послать их на Землю. — Она сразу переходит к делу. — Мы должны попробовать.
Не отвечая, он еще несколько раз проводит бруском по лезвию, заставляя Эбби морщиться от скрежещущего звука. Затем, поднявшись, собирает ножи и идет к линии. Для него уже заготовлены мишени — разного диаметра и установленные на разном расстоянии. Маркус Кейн всегда выбирал задачи посложнее, сколько Эбби его помнит.
По-прежнему не произнося ни слова, он раскладывает ножи на полу перед собой и метает их по одному.
Лезвия впиваются точно в центр каждого щита. Движения Кейна отточены и доведены до автоматизма. Точно так же он делает все, за что берется, — спокойно, сосредоточенно и безошибочно. Точно так же он выступает на Совете и отвечает аргументами на аргументы Эбби, словно она всего лишь очередная мишень, в которую ему нужно вогнать очередной нож. Они оба прекрасно знают, что слова могут быть не менее смертоносны, чем оружие.
— Бред, — категорично заявляет Кейн и направляется к мишеням.
Он с усилием вытаскивает ножи и поясняет, возвращаясь:
— Не слышал ничего глупее, чем отправлять сотню неподготовленных подростков на планету, о которой мы ничего не знаем. Если ты испытываешь желание убить кого-то, пусть это хотя бы будут добровольцы.
Он снова кладет ножи на пол, оставляя по одному в руках, и бросает взгляд на мишени, примериваясь. Эбби успевает заметить только смазанный стальной сполох, прежде чем оба ножа одновременно вонзаются в цель.
Она завороженно смотрит на то, как он нагибается и берет следующую пару.
Оружие в его руках не кажется чем-то чужеродным; скорее, оно воспринимается как естественное продолжение его самого. Кейн поворачивается к ней, смотрит на нее, а Эбби просто не в силах отвести взгляд от смертоносной стали в его ладонях. Его пальцы лениво играют с рукоятками, и лезвия переливаются холодной синевой. Кажется, он этого даже не замечает.
Эбби сглатывает и с усилием отводит глаза.
— Их казнят, если мы не воспользуемся этим шансом. Ты же прекрасно знаешь: едва им стукнет по восемнадцать, как мы выкинем их за борт.
— Снова бред. Решение еще не принято.
Он метает ещё два ножа.
Сталь с угрожающим звуком вспарывает ставший неожиданно упругим воздух. Кейн плавно опускается за следующими двумя, даже не проверяя, куда попали предыдущие.
Она пытается вздохнуть, втянуть в легкие воздух, и не может. Его аргументы логичны. Его слова обоснованы. И если бы это было обычной ситуацией, она согласилась бы с ним.
Но не сегодня, не в этот раз.
— Маркус... пожалуйста.
Он вздрагивает, и следующий нож, неловко ударившись о стену рядом с мишенью, со звоном падает на пол.
— До заседания Совета пятнадцать минут, — холодно роняет он.
Она наблюдает за тем, как Кейн (Маркус?) аккуратно складывает ножи и неторопливо покидает тренировочный зал. Охрана молчаливыми тенями следует за ним. Он может использовать какие-угодно уловки, но она точно знает, что это банальный побег. Он сбегает от нее, от нужных ей ответов, от ее взгляда.
Кейн всегда так делает.
Вот только, приходя сюда, она надеялась достучаться до Маркуса.
Зажимая рот ладонями, чтобы не разрыдаться, Эбби Гриффин смотрит на одиноко лежащий на полу нож.
Она не сомневается в том, как проголосовал бы Маркус — ее Маркус, которого она знала когда-то. Но она боится даже предположить, как проголосует Кейн.
Она не знает, чего ожидать от Совета.
Не в этот раз. Не сегодня.

@темы: drama

---

Название: Куда приводят мечты
Автор:  Mrs. D.
Бета: WTF 007
Размер: миди (4910 слов)
Пейринг/Персонажи: Джеймс Бонд/Северин, Рауль Сильва
Категория: джен, гет
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Все они играли в игру.
Предупреждение: АУ по отношению к большей части Скайфола, смерть персонажей, графическое описание пыток, возможное ООС персонажей
Дисклеймер: Все права принадлежат Йену Флемингу и EON Productions

Рауль Сильва просыпается ночами и вдыхает воздух. Обычный, солоноватый из-за близости моря воздух: в Гонконге его не хватало. Сильва дрожит, обхватывает себя руками и делает дыхательную гимнастику: очень глубокий выдох, на тридцать секунд задержать дыхание, и лишь потом, когда в глазах начинают мельтешить красно-желтые точки — короткий вздох.
Сильва помнит, кто заставляет его просыпаться посреди ночи.
Ее лицо подобно лику девы Марии — по крайней мере, он вспоминает ее так же часто, и так же часто возносит именно ей свои странные молитвы.
Ле Шиффр верил в приемлемую норму прибыли, мистер Грин готов был любоваться на нефтедоллары сутки напролет, мистера Уайта забавляла политика, и все они были только марионетками, а нити вели к Сильве.
Много лет, плетя свою паутину, каждую операцию, которая могла бы заинтересовать британскую разведку, он молил ее: «Приди».
Но она была слишком осторожна, так же коварна, как и он сам, но более опытна.
Они играли в эти игры уже слишком долго, чтобы попасться.
Каждый из них оставался в своей тени.
Сильва делает глубокий вдох, задерживает дыхание, представляя, что он под водой, и уже когда в глазах мелькают желтые точки, превращаясь в огромное ярко-оранжевое пятно, выдыхает.
Он знает, что делать.
Если она никогда не позволит себе выйти из тени, значит, ему придется уничтожить саму тень.

Северин подвижна, словно ртуть, и в черных зрачках как будто постоянно отражается чья-то тень.
У нее руки похожи на птичьи лапки — такие же острые коготки и тонкие длинные пальцы: одно резкое движение и сломаешь.
Ее пальцы действительно хочется сломать, хотя бы только для того, чтобы полные губы скривились в болезненной гримасе, чтобы молчаливый рот выдохнул отчаянное «Оооо».
Ее теплый рот предназначен для того, чтобы втолкнуть в него член. Толкаться в податливое горло, так, чтобы на коже оставались следы от ее ярко-красной помады. Северин просто создана для этого.
Она умеет только брать: члены, унижения, боль.
Северин постоянно скрывает дрожь и опускает глаза, и делает вид, что никто не замечает, как ей страшно. На материке, на острове, среди воды. Она все время пытается держать лицо.
Северин — дура.
Все, кто счел долгом присмотреться к ней, знают: ей страшно всегда — в каждом слове она чувствует подвох, в каждом прикосновении ей видится насилие. Страх въелся в ее плоть, пропитал своим ядом кровь и гуляет в ее теле, как неизлечимый вирус. Наверное, в конце концов, Северин умрет от страха.
Бонд смотрит на Северин так, как никто до этого на нее не смотрел, Бонд говорит ей «я помогу», и у Северин вот-вот станет на одно умение больше — она начинает учиться верить.
Северин встречает его в казино по приказу Сильвы и ненавидит себя, когда произносит: «Я отплываю через час». Она боится, и ее страх предрешает всю игру.

Бонд сам не знает, зачем он возвратился — уж точно не поплясать на костях. Наверное.
Но он проник в квартиру М и не отказал себе в удовольствии пить виски в ее гостиной.
Но всего лишь скривил губы, когда она сказала: «Ну не здесь же вам оставаться».
Действительно, не здесь, и Бонд отправился в отель, чтобы утром под конвоем Таннера приехать в новый офис МИ6.
Тогда хотелось выть.
Он вздыхает и входит внутрь, и нейтрально кивает, как китайский болванчик, когда ему рассказывают, что он должен пройти тесты, посетить психотерапевта, попасть в десятку, вероятнее всего — умереть за Англию.
Он выбивает сорок из минимальных семидесяти, он не прерывает Таннера, который рассказывает, что происходит, хотя его собственное тело предлагает послать наглеца куда подальше. Вместо этого он посылает психолога.
Вердикт: годен. Неожиданно, но не невероятно.
Выть все еще хочется, прямо в надменное лицо Мэллори. Но он сдерживается и летит в Шанхай.
В конце концов, предательство в его жизни уже стало традицией.
Неуловимый Патрис ожидаемо исчезает. На этот раз для разнообразия становится куском мяса на асфальте. Уже навсегда. Не то чтобы Бонд огорчен. Патрис убил Ронсона, Бонд убил Патриса. Бонда убьет кто-нибудь другой: круговорот смертей в жизни.
Бонд прекрасно понимает: никто не ждал, что он поймает киллера и будет допрашивать его в резидентуре — там даже соответствующего помещения нет. Вот только никто — кроме, возможно, самой М — не смел надеяться, что он найдет ниточку и потянет за нее. Разве новый Кью с его эгоцентризмом мог предположить, что Бонд знает, кто такой Тесей?

Северин — идеальная наживка.
Она похожа на кролика в объятиях удава. У нее тонкая бледная кожа, готовая порваться от легкого укуса, она дрожит от прикосновений, даже самых легких, и каждый миг ждет удара.
Бонд целует каждый сантиметр ее тела, Бонд изучил уже ее всю: каждую пору, каждый почти незаметный шрам — но Северин все равно иногда вздрагивает. Тогда Бонд подминает ее под себя, нависает над ней и шепчет прямо в губы: «Не смей меня бояться». Он повторяет это как мантру, будто действительно верит, что все еще можно изменить. Будто на руках у соперника не флэш-рояль.
Бонд входит в нее резким толчком и, когда уже он внутри нее, повторяет еще раз: «Не смей меня бояться»
Северин выгибается навстречу и все равно боится, предчувствует, что все пойдет не так и удовольствие все равно превратится в боль.
Бонд предсказуем, он будто решил добиться этого своего «не смей», этого своего «я помогу».
Бонд просчитался.
Уже поздно, и как бы ни было стыдно, Северин уже обыскала его карманы, а там, на острове, прекрасно знают, чего ожидать.
В конце концов, Сильва сам планировал эту операцию.
Он поставил на Северин.
Бонд тоже поставил на нее.
Северин не хотела ставить на собственный страх, но у страха оказались слишком крепкие объятья.
Чем-то они напоминали холодные ладони Сильвы.
«Ты будешь Ариадной», — шепчет он и смеется.
Северин не читала этой истории, только смутно помнит — все закончилось плохо.

В казино в Макао Бонд встречает ту, что должна стать его Ариадной.
У нее глаза загнанного зверька, и Бонду неуютно — именно ее нервные пальцы сжимают нить, которая может привести его к Сильве.
Северин — это ключ. И как бы отчаянно это ни выглядело, Бонд собирается им воспользоваться.
Ему действительно жаль эту женщину.
Ему действительно нужно стать для нее чем-то более важным, чем очередное ее задание.
И именно поэтому он проникает к ней в каюту, не потревожив охрану, и ждет двадцать минут, прежде чем ступить на скользкую плитку в ее ванной.
Успех Бонда зависит от того, сможет ли он заставить эту женщину вспомнить, что когда-то она не боялась.
Жизнь Бонда зависит от того, сможет ли он сделать это сейчас.
Вода льется, пар поднимается от пола, Северин подставляет шею под жадные поцелуи.
Глаза она закрывает.
Он даже не удивляется, когда понимает, что передатчика нет, его главная ставка еще не сыграла, а промежуточный раунд должен был быть проигран.
Когда крепкие ребята бросают его, крепко связанного, на бетонный пол заброшенного здания, он утешает себя именно этим.

Сильва не минотавр, нет.
Он просто владеет лабиринтом: камеры ведь повсюду. Он может одновременно смотреть, как Бонд падает на пол здания A32, и группа B выбивает из него дух с помощью армейских ботинок и мата на трех языках, а в здании N21 Северин запирают в небольшой комнате-колодце без окон. Таких каменных мешков она боится с детства — пара часов, и все ее иллюзии и сомнения исчезнут, как пепел.
Он сам придумал эти названия зданий и целых кварталов из безликих букв и цифр. Никаких ассоциаций, никакой истории.
Сильва ухмыльнулся бы, если бы мог.
Он сидит в огромном помещении, служившим когда-то дворцом съездов местной коммунистической партии, и пьет виски из горла пузатой бутылки. Виски американский, и это тоже добавляет иронии.
Прошла неделя с того момента, как он разместил на «Youtube» первые пять имен агентов британской разведки. Сегодня он обещал выложить вторую пятерку.
Сильва делает глоток и представляет, как там, в Лондоне, постоянно обновляют интернет-страницы, как все они там в штаб-квартире замерли в ожидании.
Он выложит следующий ролик в час ночи, когда М вздохнет с затаенной надеждой и почти уверится, что все закончилось. Она ведь помнит, что Тьяго Родригес всегда выполнял свои обещания в срок.
Он тоже вздыхал так в гонконгской тюрьме, убеждая себя между допросами, что его вот-вот вытащат. Он считал часы, придумывал, что в это время делают его коллеги, чтобы его спасти, продумывал, чем он может им помочь, раскладывал, как пасьянсы, возможные сценарии своего освобождения: от переговоров до силового штурма.
Она не пожелала его вытащить — так почему теперь ей позволено думать, что он будет более благороден?
Игра только началась.

Северин водит подушечками пальцев по бетонной стене.
Она не раздирает пальцы в кровь и не ломает ногти.
Самое важное для нее сейчас — сосредоточиться на этом бетоне, на своих движениях, не отводить взгляд от стены.
Она даже задерживает дыхание, чтобы сосредоточиться только на собственных движениях. Она уже давно задерживает дыхание. Бонд был глотком свежего воздуха — там, на яхте. Ветром в лицо, возможно, — но он был движением, и она больше не чувствовала себя мошкой под слоем янтаря.
В детстве мать запирала ее в чулане — закоулок низкой мансарды, где она не могла встать в полный рост. О Гарри Поттере тогда еще и не знали. Перегородки были слишком тонкими, и она прекрасно слышала, как мать внизу принимает очередного клиента. Лет до девяти она не понимала, что происходит. В одиннадцать мать отвела ее в бордель. Кто-то же должен был зарабатывать деньги.
Чирк-чирк, чирк-чирк.
Ногти цепляются за бетон, и Северин вздрагивает.
Она закрывает глаза и пытается не помнить скрип пружин ее кровати в Гонконге. Она подрабатывала — все девочки подрабатывали — и снимала постоянно один и тот же номер в третьесортной гостинице на окраине. Там постоянно скрипел матрац и тоже были тонкие стены. Там она впервые встретила Сильву.
Северин ненавидит закрытые пространства.
Чирк-чирк, чирк...
На ладонь ложатся холодные пальцы, но Северин не оборачивается — она знает того, кто постоянно тенью находится у нее за спиной.
— Кажется, достаточно.
— Кажется, у меня нет выбора.
Сильва наклоняется к ней. Она ощущает, как он касается ее волос, слышит, как он вдыхает ее запах, и представляет, как раздуваются его ноздри. Только страх заставляет ее сдержать дрожь.
— Сколько еще ты будешь меня здесь держать? Взаперти.
— Дверь все время была открыта, — ухмыляется он.
Когда Сильва уходит, она обхватывает руками колени и закусывает губу, чтобы не разрыдаться.

Горло забивает строительная пыль. Он судорожно вдыхает ее частицы и закашливается, получая удар армейским ботинком под ребра. Потом еще один и еще. По его подсчетам это длится минут двадцать. Потом он просто теряет счет времени.
Его ни о чем не спрашивают, просто методично бьют. Все, что он чувствует, задыхаясь от боли и забившей глотку пыли — это то, что до сих пор жив. Мертвые не пытаются сгруппироваться, из их легких не выбиваются хрипы, они не пытаются из последних сил увернуться — им все равно.
Весь мир для Бонда раскрашен сейчас в красно-серый, где краской служат его собственная кровь и пыль, пропитавшая весь остров.
Он не знает, что нужно от него его захватчикам. Точнее, он предполагает разные варианты, и поэтому на всякий случай с каждым ударом выгоняет из своего сознания сведения: схему расположения новой штаб-квартиры, имена своих координаторов, конспиративные квартиры по всему миру, пароли, с помощью которых можно выйти на резидентов.
Это не первый раз, когда он оказывается в таком положении. Как-то раз его даже хотели казнить в камбоджийской тюрьме. В МИ-6 говорили, что он счастливчик: постоянно выбираться из ситуаций, которые не предполагают приемлемого исхода и подразумевают в лучшем случае полгода в закрытом госпитале и еженедельные встречи со штатным психотерапевтом.
Бонд сбегал из госпиталя, как только мог встать, и всегда говорил, что на людей, у которых в названии специальности фигурирует слово «псих», у него аллергия.
Сжимаясь в комок на бетонном полу, он задумывается о том, а не псих ли он сам.
Отмечая марку ботинок, которые в данный момент пытаются заставить его ребра треснуть, он понимает, что вполне адекватен.
Забывая, кто такая М и как ее зовут, он позволяет себе потерять сознание.

Сильва любит наблюдать за всем, что происходит на острове, через мониторы: множество событий одновременно, множество точек контроля. Один щелчок пальцев, и через рацию он может изменить ход любого события, развернуть ситуацию на 180 градусов и смотреть, что же получится. Сильве нравится власть — так же, как нравится чувствовать себя немножечко Богом.
Ему всегда было интересно, чувствует ли она то же самое, сидя в своем кабинете на Воксхолл-кросс, когда наблюдает за операциями?
Сильва постоянно возвращается к одному и тому же монитору, вглядываясь в экран, но картинка совершенно статична. Уже несколько часов Бонд неподвижно лежит на полу, неудобно вжимаясь щекой в острый щебень на полу. Сильва хмурится и отдает по рации приказ пойти и проверить пленника. Про себя он решает, что если Бонд мертв, то ему придется развесить кишки придурков, которые перестарались, избивая пленника, по главной площади своего острова, как гирлянды.
Один из амбалов Йена входит в камеру и несильно пинает распростертое на полу тело. Не дождавшись никакой реакции, он наклоняется, чтобы проверить пульс.
Сильва подается вперед к монитору, чтобы ничего не упустить, и хлопает в ладоши, когда видит, как Бонд, воспользовавшись неосторожностью амбала, почти неуловимым движением ломает ему шею. Тело на бетон он опускает почти нежно.
— А вы не так просты, мистер Бонд, да? — Сильва грозит пальцем монитору и откидывается в кресле, собираясь досмотреть представление до конца. Бонд успевает вырубить охранника, стоявшего за дверью, но на этом его везение заканчивается — Йен стоит дальше по коридору, и в руках у него автомат. Бонда снова запирают, надевают на него наручники, перекидывая их через трубу над потолком. Бьет Йен размеренно и жестко, не давая даже вздохнуть.
Йен — хороший тюремщик, Сильва прекрасно это знает на личном опыте.
В жизни много странного, в том числе и Йен, работающий на Сильву уже несколько лет; Йен, который сам был когда-то тюремщиком Сильвы в Гонконге.
Пожалуй, Сильва и держал Йена именно для этого случая.
Игра может получиться неожиданно интересной.
Сильва встает и лениво потягивается:
— Пора нам встретиться, мистер Бонд, как вы считаете?
Вряд ли задыхающийся от недостатка кислорода Бонд что-то может считать, но Сильве все равно.

Сознание возвращается от сильного удара по разбитой о щебень щеке, но Бонд не спешит открывать глаза. Его усадили в кресло, предусмотрительно привязав руки к подлокотникам.
— Ты никогда не задумывался о том, что родители могут быть жестоки к собственным детям?
Вопрос риторический — судя по тому, что рот Бонда залеплен скотчем.
Бонд открывает глаза и щурится: в помещении очень светло — свет льется из огромных разбитых окон, отражается в стекле, разбросанном почти по всему полу, бросает почти черные тени на мелкие трещины в стенах.
В нескольких метрах от него стоит Сильва в белоснежном пиджаке и дурацком канареечного цвета жилете — сам Бонд никогда не позволил бы себе это сочетание в одежде. Если Сильва подойдет ближе, то можно попытаться сделать захват ногами и душить мерзавца, пока у него не сломаются шейные позвонки. Конечно, в него будут стрелять, но Бонд уверен, что успеет до того, как умрет сам. Но вместо того, чтобы подойти, Сильва подает знак. Два амбала профессионально привязывают ноги Бонда к ножкам кресла и резким движением срывают скотч.
— Я живу на руинах, заметил? — доверительно сообщает Сильва. — Как и ты.
— У меня квартира с дизайнерским ремонтом в Челси, — парирует Бонд.
Сильва морщится так, как будто услышал какую-то чушь.
— Ненадолго. Она продаст ее, она всегда так делает.
Бонд молчит, не удостаивая собеседника ответом. Вместо этого он скучающе осматривает помещение.
Сильва вдруг подходит к нему, присаживается на корточки рядом и гладит его по руке — до отвращения нежно, будто прикасается к хрусталю.
Бонд не дергается, даже не вздрагивает, только смотрит на Сильву — прямо в лицо.
Жаль, что в его навыки не входит убийство взглядом.
— А вы отлично выдрессированы, мистер Бонд, — Сильва смеется и проводит кончиками пальцев по запястьям Бонда. — Настолько, что мое любопытство заставит меня снова и снова проверять грань, где заканчивается ваша подготовка.
Бонд усмехается и прищуривается совершенно по-волчьи:
— Любопытство, как правило, приводит к опасным последствиям. Для любопытствующих.
Сильва встает и теперь смотрит сверху вниз. Он раздвигает уголки губ в подобии улыбки и удовлетворенно кивает:
— Уж кому как не вам это знать, мистер Бонд.
Глядя вслед Сильве, Бонд думает, что на этот раз любопытство действительно сыграло с ним злую шутку.

Северин приходит к нему ночью, и он понимает, что потеряно далеко не все. Бонд лежит на боку у стены и не может даже перевернуться: руки сцеплены за спиной наручниками, зафиксированными на одной из труб у самого пола.
Она молча гладит его по лицу, осторожно касается расцарапанной щеки и опухшей губы.
Северин наклоняется, и когда она целует Бонда, тот понимает, что она плачет. У нее совершенно мокрое лицо и губы дрожат.
Все, что он может сделать сейчас — это ответить на ее поцелуй и прошептать в самые губы:
— Не бойся, только не бойся.
Она истерически смеется, еще больше похожая сейчас на забившегося в угол зверька, и очень тихо говорит:
— Ты не знаешь, что он с тобой сделает. А я буду смотреть, понимаешь? Просто стоять, смотреть и улыбаться, потому что он так захочет.
— Посмотри мне в глаза, — он поворачивает голову, так чтобы видеть ее лицо. — Мне все равно, что он сделает со мной. Ты будешь стоять там и смотреть, может быть, я даже заставлю тебя улыбнуться. Ты будешь делать все что угодно, но бояться ты не будешь.
Северин наклоняется к нему, касаясь губами лба, и уходит.
На пороге она оборачивается:
— Мне так жаль, Джеймс, но я уже испугалась и уже тебя предала. Все кончено.
Когда она закрывает дверь, то слышит вслед его хриплый шепот «Все только начинается».
Она вздрагивает и почти бежит по коридору: то же самое она слышала сегодня от Сильвы, и это пугает ее еще больше.

— Мы неплохо развлечемся, — говорит Сильва, глядя на вновь привязанного к стулу Бонда.
Йен как раз фиксирует тому левую руку.
Сильва смотрит не отрываясь, погрузившись в собственные воспоминания.
Они с Бондом слишком похожи, и, на его взгляд, будет вполне справедливо, если тот испытает то же, что чувствовал Тьяго Родригез — там, в Гонконге. Брошенный всеми, но до самого конца веривший, что его спасут.
Но главное во всей игре — то, что ей придется на все это смотреть.
В руках у Сильвы небольшой молоток, такой, какой в ресторанах используют, чтобы отбивать мясо.
— Ничего личного, мистер Бонд, — предупреждает он. — Но мы должны передать мамочке привет.
Йен достает камеру и отходит в сторону.
Сильва со всей силы бьет молотком по пальцам Бонда снова и снова, позирует перед камерой, будто это очередной дубль, и упивается болезненной тишиной.
Бонд ведь так и не закричит.
Сильва поворачивается к камере и, улыбаясь прямо в объектив, говорит:
— Смотри на дело рук своих. Смотри и помни.
Йен выключает камеру и выжидательно смотрит на Сильву.
— Отправьте запись в Лондон.
— Не выкладывать в сеть? — уточняет Йен.
— Нет, — рявкает Сильва, и в глазах у него плещется безумие. — Это только для нее. Будет получать новые серии по выходным, как принято на ВВС.
Он подходит к Бонду:
— Ну что, подождем, когда она приедет спасать тебя.
Бонд смеется, пока не начинает задыхаться, и выдавливает из себя:
— Она не приедет, — и сочувственно добавляет: — Я думал, ты знаешь правила.

Бонд складывает в голове головоломку из фактов и предположений. Жаль, что он не может точно так же сложить свое тело. Пальцев он не чувствует, только тупую ноющую боль, которая превращается в почти нестерпимую обжигающую вспышку при каждом неловком движении. Он здесь уже несколько недель, но пальцы так и не заживают. Ребра тоже болят, но не так сильно.
Иногда по ночам приходит Северин, и он, как мантру, шепчет ей: «Не бойся». Убеждать ее — это единственное, что он сейчас может. Еще хамить Сильве, но это не в счет.
От Северин Бонд и узнает, что именно Сильва хочет сделать с ним. Однажды она пробирается к нему под утро, и от нее пахнет виски и кровью. Впрочем, насчет крови он не уверен — вся его камера провоняла железом, — но то, что Северин пьяна, совершенно очевидно.
— Пять месяцев, Джеймс, так он сказал, и смеялся. А потом все закончится. Я думала, что бояться больше, чем я уже боюсь, нельзя. Я ошибалась.
Бонд усмехается: значит, Сильва решил сделать из него даже не приманку, а всего лишь инструмент, чтобы расшатывать нервы М — ведь больше всего она ненавидит бессилие. Почти полгода она будет вынуждена получать записи, где он в собственной крови корчится на полу, а потом где-нибудь найдут его тело. Нет, не где-нибудь, а, например, у главного входа в здание МИ-6. С точки зрения Сильвы, это было бы забавно. И это действительно может раздавить М.
— Северин, — просит он, — пожалуйста, не бойся.
Она ошеломленно смотрит на него:
— Не бояться? Смотри, что он сделал с тобой, что делает со мной...
— Именно поэтому я и прошу тебя не бояться.
Бонд не улыбается, ему слишком больно даже разговаривать, но она видит улыбку в глубине его зрачков.
— Хорошо.
В следующий раз, когда Йен расписывает его тело кровавыми узорами, а Сильва, вцепившись в подлокотники кресла, жадно наблюдает за происходящим, к нему через всю комнату проходит Северин со свернутой газетой в руках. Проходя мимо камеры, она слегка поворачивает кисть, чтобы в объектив попали название газеты и татуировка на ее запястье. Отдавая газету Сильве, она оборачивается и видит молчаливое одобрение в глазах Бонда.
Потом она опускает глаза ниже, и ее лицо застывает холодной маской: Йен как раз поддевает лоскут кожи на ключице у Бонда и медленно тянет его на себя. Сдавленный рык Бонда тонет в довольном голосе Сильвы:
— Ты принесла мне хорошие новости, дорогая. В награду можешь остаться со мной и досмотреть до конца.
Сильва усаживает ее к себе на колени и поглаживает бедра.
В его руках она выглядит дорогой безжизненной куклой.
В газете на первой полосе статья о скандале в МИ-6.

Кошмары теперь возвращаются каждую ночь, а днем Сильва воплощает их в жизнь.
Он знает, что Северин приходит к Бонду, он смотрит сквозь пальцы на ее шпионские эскапады. Это тоже часть его плана, часть игры. Страх въелся в Северин и стал ее частью — это неизлечимо. Сама того не подозревая, она сломает Бонда в очередной раз, лишив его какой-либо надежды. И тогда М получит своего любимца, который к тому моменту будет лишь куклой, манекеном со сломанными шарнирами и пустыми глазами.
Жаль, что он не сможет на это посмотреть.
Ему не хватает динамики, не хватает событий, и он сам их создает, превращая течение времени в хорошо выверенный план. Пьесу, режиссером которой он является, смотрит весь мир, сам того не подозревая.
Пока он отвлекся на игры с Бондом, она спрятала своих агентов, и последние пять имен, отданные им на растерзание в «Youtube», не принесли ему ничего, кроме разочарования. Это было не по правилам, и в ответ он выложил еще пять имен, но теперь это были уже агенты ЦРУ. Этого ей, простить, естественно, не могли, и уже на следующий день газеты пестрели новостями о смене руководства в МИ-6.
Сильва усмехается, представляя ее, теперь никому не нужную, на пенсии, в ее лондонской квартире. Без сотен агентов, готовых выполнить любой ее приказ; без власти, к которой она уже привыкла за столько лет. Он опустошил ее жизнь. Если она считала, что это конец — она ошибалась.
Игра должна продолжаться.

Каждую ночь он проваливается все глубже в темноту, и ему все труднее выбираться оттуда сквозь лабиринт собственного разума. Постоянная боль притупила все его инстинкты, разъедая волю и стремление выбраться отсюда. Он только помнит, что не может уйти, не закончив игру, он никогда не пасовал из-за страха проигрыша. Странно, но ему начала сниться Веспер — она не снилась ему уже давно, а тут начала появляться в том своем красном платье.
— Пожалуйста, пожалуйста, только не умирай...
В его сне это он, а не Веспер, лежал там, на крыше дома в Венеции, и это он стеклянными глазами смотрел в небо. Он попытался вздохнуть, чтобы сказать ей, что все в порядке, но боль накатила на него волной, и, захлебываясь в ней, он снова оказался где-то под водой, среди падающих сверху досок и строительной пыли.
— Пожалуйста, пожалуйста... — настойчиво просила Веспер, а он так и не научился ей отказывать.
Бонд открывает глаза, и первое, что он видит — это красное платье.
Ему нужно несколько секунд, чтобы осознать, где он находится — с каждым днем ему все труднее отделять свои сны от реальности.
— Я устал, — говорит он, отмечая, что голос сорван от крика.
Северин ложится рядом с ним и шепчет одними губами:
— Прошу, потерпи. Тебя вытащат, он отослал запись, они выйдут на меня, проанализируют все и вытащат тебя...
Бонд в ответ улыбается:
— Ты молодец, ты не испугалась.
Северин вдруг садится и обхватывает колени руками. Она по-своему трогательна: выхоленная оболочка с идеальным макияжем, а внутри — все еще маленькая девочка, которую бросила мать.
— Знаешь, когда я пришла, позвала тебя, а ты не проснулся, мне стало страшно по-настоящему.
— Ты не должна бояться.
Северин подползает к нему и кладет его голову себе на колени.
Бонд закрывает глаза и думает о том, что ни черта хорошего уже не будет. У него больше нет времени ждать. Каждый день ожидания — это еще двадцать четыре часа, которые Сильва использует для разрушения МИ-6 и уничтожения М. Это не та цена, которую Бонд может позволить себе заплатить.
Он закрывает глаза и впервые за несколько недель засыпает, а не теряет сознание.
Северин остается с ним до утра.

В этот раз Сильва особенно возбужден. Он кружит вокруг связанного Бонда, как акула, почуявшая близость жертвы, и говорит не умолкая.
Где-то позади него застыла Северин.
Бонд смотрит на Сильву, а видит поросшие вереском холмы в утреннем тумане. Ему кажется, что он еще совсем ребенок, вереск достает ему до пояса, а он бежит сквозь него, путаясь в стеблях. Домой.
— Теперь-то ты понимаешь, что она тебя предала, мистер Бонд? — шепчет Сильва ему в самое ухо. — Не беспокойся, я отомщу за нас.
Сильва оборачивается к застывшему с камерой Йену:
— Сними крупнее.
Бонд ненавидит эту камеру, ненавидит Сильву, ненавидит М, которая, без сомнения, смотрит все эти записи, хотя должна была бы отдать их в технический отдел и стараться не вспоминать, но Бонд слишком хорошо ее знает. Она их смотрит и сжимает губы так, что они превращаются в тонкую бескровную полоску.
Сильва криво усмехается и, орудуя ножом с зазубренными краями, выводит на груди Бонда своеобразное послание.
— Ты умираешь из-за нее, — смеется он. — Понимаешь? Ты умираешь уже столько времени даже не за что-то, не за МИ-6, не за Англию, не за империю, ты умираешь из-за бессердечной старухи, у которой не хватило смелости даже попытаться вытащить тебя.
Бонд кривится от боли и с насмешкой смотрит на Сильву:
— А ты хочешь за меня отомстить?
Сильва проводит окровавленными пальцами по губам Бонда, окрашивая их в красный:
— Скоро для тебя все закончится, Джеймс. А потом я отомщу за нас двоих.
Сильва щурится, выводя на груди Бонда очередную букву.
Бонд поднимает взгляд и смотрит на Северин. Та стоит неподвижно, и Бонд видит, что ее сотрясает дрожь. Все, что он может — это ободряюще ей улыбнуться.
— В моем случае лучшая месть — смерть, — выдыхает Бонд, когда Сильва ведет ножом между его ребер прямо под сердцем, и резко подается вперед.

Когда Бонд улыбается ей, Северин уже все понимает, но осознавать происходящее начинает, только когда тело Бонда оказывается на полу. При падении его голова оказывается повернутой к ней, и она видит, как яркие голубые глаза начинают тускнеть.
Ей хочется закричать — так, оказывается, это больно: видеть, как рушатся мечты.
Его же должны были спасти. Она же дала им чертову нить, которая должна была привести их к Бонду.
— Нет! — отчаянно рычит Сильва. — Ты не можешь сбежать вот так!
— Нет! — почти воет он и трясет Бонда за плечи. Голова агента безжизненно мотается из стороны в сторону, а в так и не закрытых глазах, как кажется Сильве, навсегда застыла насмешка.
Он в бешенстве пинает тело, все повторяя: «Нет!»
Йен безразлично продолжает снимать все на камеру.
Из оцепенения Северин выводит глухой стук: голова Бонда бьется об пол при каждом яростном пинке Сильвы.
Она даже не знала, что внутри нее может прятаться такая ярость.
Северин делает шаг вперед, туда, где на столике лежит пистолет.
Оружие удобно ложится в руку, и Северин, чуть расставив ноги и согнув локти, так, как советовал когда-то во время ночных разговоров Джеймс, плавно нажимает на курок.
Сильва замирает и медленно разворачивается к ней.
Она стреляет еще и еще раз, пока от лица не остается сплошная дыра.
Он падает прямо на Бонда.
Йен выключает камеру и с интересом смотрит на Северин.
Точно также он смотрел, когда Сильва убивал его прошлых хозяев.
— Убери его, — приказывает Северин, опуская пистолет. — Убери его. Они не должны... вот так вместе.
Йен оттаскивает тело Сильвы в угол. Йен просто преданный пес, и теперь у него новая хозяйка.
Северин подходит к Бонду, садится рядом с ним и осторожно кладет его голову к себе на колени.
— Я больше не боюсь. Мне не за кого больше бояться.
Она гладит его по лицу и закрывает ему глаза, потому что не может больше смотреть в помутневшие зрачки.
Йен неслышно подходит и спрашивает с неприсущим ему тактом:
— Что делать с записью?
Северин подтягивает тело поближе к себе и обнимает его, уткнувшись Бонду в шею.
— Отправьте в Лондон. Они должны знать.
Йен просто кивает. Он тоже понимает, что игра должна быть закончена.

— Вы? — резко спрашивает Оливия Мэнсфилд и все-таки открывает дверь.
Мэллори просто кивает и проходит внутрь. У него плохие новости, и они совершенно секретны, но почему-то ему кажется, что он должен ей рассказать.
Она постарела с их последней встречи. Морщины еще резче прорезали ее лицо. Но самое ужасное было в том, как неуверенно она двигалась — будто боялась сделать очередной шаг.
Они прошли в гостиную, она кивнула на поднос с виски на столе, предлагая ему самостоятельно обслужить себя, а сама почти рухнула в кресло.
— Мы получили еще одну запись, — неловко говорит Мэллори.
— Он не успокоится, — тускло отвечает она и не терпящим возражения тоном добавляет. — Я хочу посмотреть.
Мэллори достает из портфеля ноутбук, включает запись и протягивает его ей.
Таннер предупреждал, что обычным разговором она не обойдется.
Он внимательно наблюдает за ней, пока она смотрит запись, и в который раз восхищается ее умением держать лицо.
— Значит, все кончилось так, — захлопывает она ноутбук.
Под ее тяжелым взглядом Мэллори хочется хоть как-то оправдаться:
— Мы уже подбирались к Сильве, еще бы несколько недель...
— И получили бы тело Бонда на пороге здания конторы, — заканчивает она жестко. — И себя в дураках и в отставке.
Мэллори наливает себе виски и, наконец, задает мучивший его вопрос:
— Зачем он это сделал? Я не могу понять, почему он не выждал...
Оливия Мэнсфилд разворачивается к нему и с присущим ей высокомерием бросает:
— Вы что, не поняли? Он выполнил задание. Черт возьми, он просто выполнил задание!
Мэллри в первый раз видит, как эта железная женщина отворачивается, закрывая руками рот. Чтобы сдержать рыдания.
Он встает, ставит на стол стакан и бесшумно выходит на улицу.
Лондон утопает в тумане, и Мэллори поплотнее запахивает пальто.
Эта партия закончена, но игра должна продолжаться. Он знает это, как никто другой.

@темы: angst, гет, правь Британия!, этожбонд!

---

Название: Вернуться домой
Автор: Идальга & D.
Пейринг: Бога, Сантьяга как фон эпохи
Рейтинг: PG
Жанр: drama
Категория: джен
Размер: мини, 1267 слов
Саммари: Выход там же где и вход
Предупреждения: написано на конкурс про "ТГ:Конец света - 2012", второй этап, сиквел к фику "Человек, который продал этот мир", скачать можно здесь

Капли, словно метроном отсчитывают потерянное время.
Капли падают с потолка, вода выступает на стенах, делая камень скользким; вода течет по полу, собирается в углублениях черными лужами. Звук падающей, текущей, взволнованной воды повсюду.
Они сидят в пещерах третьи сутки - забились в эти древние норы, как крысы и боятся высунуться.
Ночью, Бога выбирается наружу - снаружи темно, воздух тяжелый - и снова этот звук. Снаружи ливень. И небо выплескивает вниз на джунгли холодные потоки воды. Капли барабанной дрожью стучат по стеблям и небольшими водопадами стекают вниз, по тесно прижимающимся к могучим стволам лианам.
Бога выходит под ливень и ловит ртом холодные капли. Волосы намокают мгновенно и за ворот комбинезона стекают ледяные струи. Бога смотрит вверх - в небо откуда летят капли и застывает так - черной тенью в темноте тропической ночи.
Сколько еще они будут торчать в этих пещерах, где все пропитано тяжелой, окутавшей каждый камень безнадежностью?
Князь мёртв, возможно выжил Второй Советник, тогда скорее всего он успел спасти кого-нибудь, сумел же Себастьян де Лок вывести почти четверть своей ложи.
Бога долго прислушивается, стараясь разобрать среди обычных звуков ночных джунглей что-то еще. Предательский стук капель скрывает все остальное в мире, и, пожалуй, не осталось ничего, кроме них - все время льющей с неба воды и того что, притаилось за завесой темноты вокруг.
Бога возвращается обратно - из темноты ночи в темноту пещер - к скользким камням, к напряженным взглядам своих спутников, к отсчитывающим вечность тяжелым каплям подземной воды.
Себастьян де Лок постарел в одночасье, и мальчик с рыжими, как у всех чудов, непослушными волосами, с челкой постоянно падающей на лоб, поддерживает его под локоть. Мальчик приходится де Локу то ли каким-то из многочисленных внучатых племянников, то ли правнуком, и Бога вдруг вспоминает, глядя на седого магистра ложи, что когда-то тот был таким же мальчиком, с непослушной челкой и взглядом, где не было места сомнениям и сожалению.
Несколько десятков навов, которые присоединились к ним почти сразу после катастрофы мрачны и молчаливы.
Ливень снаружи все не утихает, и внутри все также капает вода. Бога находит каменный выступ посуше и раскладывает перед собой карту – в очередной раз пытаясь понять, как и куда все-таки выбраться из этого тупика. Он вглядывается во влажную от сырости бумагу и проваливается в воспоминания.
Он уже видел точно такую же карту и точно также пытался найти выход. Это было тысячу лет назад. Это было две жизни назад. Это было и, кажется, этого не было. Потому что проклятая карта вновь перед ним.

- На юг?
- Там тебя встретят Дочери Журавля.
- Тогда восток: перестроиться и идти на соединение с войсками комиссара провинции Шад.
- Завязнешь в осаде крепостей Перешейка, и будешь пойман в ловушку. Первые отряды Дочерей журавля, которые ты оставил на юге, настигнут тебя. Комиссара провинции Шад ты не дождешься.
- А на западе ведь Красные Шапки? Значит на запад! Можно прорваться и закрепиться на полуострове.
- Тебя там уже ждут – это ловушка, в лесах спрятаны дружины северных баронов, а они знаешь ли, отлично махали секирами.
Бога замирает перед картой и с отчаянным весельем смотрит на своего экзаменатора:
- А мы пойдем на север!
Экзаменатор смотрит на него слегка улыбаясь и Бога понимает, что тот точно также стоял на его месте.
Он не удивляется, когда его визави медленно роняет:
- На севере ничего нет, ты отступил к океану. Хочешь искупаться?
Бога молчит и смотрит на чернильные линии континентов.
- Решения нет, - наконец очень тихо говорит он, и поднимает голову – Это не решаемая задача.
Ортега смотрит на него как-то так, что Боге хочется то ли зарычать в бессилии, то ли закрыть глаза, потому что ему второй раз в жизни хочется плакать.
- Решения действительно нет. Поэтому мы в Тайном Городе, - голос комиссара выводит Богу из ступора. Бога смотрит на того, чьи помощником он только что стал и ему кажется, что он начинает понимать.
Сантьяга слышал варианты решения нерешаемой задачи уже тысячи раз. И сам тысячи раз придумывал решения, оборачивающиеся, в конце концов, тупиком. Каждую ночь в чужих снах он был обречен вновь прокручивать все новые варианты - потому что хозяин снов так пожелал, не в силах сам переживать это отчаянье раз за разом. Решения не было. Решения не могло быть.
Но каждый гарка, каждый нав, претендовавший на служение Семье, оказывался рядом с этой картой – чернильными щупальцами линий старых континентов зажимающих в удушливый захват всех, кто желал вырваться из собственного прошлого.
Потому что каждый нав должен был понять, что есть ситуации, когда победа не может быть достигнута, когда поражение и есть победа.
Каждый, кто решил отдать себя Семье, должен был понять, и принять эту истину.
Каждый должен был это помнить.
Историю невозможно изменить.
Историю нужно выучить, принять, и использовать.
Сантьяга научился.

А Бога опять сидел перед проклятой картой.
Они не успели.
Не успели схватить какую-то человскую девчонку. И ей подарили тюльпаны.
Сантьяга тогда не изменился в лице, но Бога привык замечать детали – Сантьяга сжал подлокотник кресла так, что даже побелели костяшки пальцев.
Не успели не дать выкинуть котенка в реку.
Не успели перехватить какого-то бродягу у перехода.
Они пытались успеть. Первое время отчаянно пытались успеть, но отставали на один шаг. На полшага шли позади обезумевшего геоманта.
Потом был долгий транс Доминги, литры кофе и стимуляторов и распечатанный доклад Сантьяге, который комиссар прочитал в одиночестве. И когда он позвал помощников, то сказал только:
- Уже поздно. - И смял кипу исписанных навскими иероглифами листов.
Тогда комиссар начал действовать совершенно иначе, на опережение.
Высший боевой маг Нави не был геомантом, но он умел считать время и просчитывать ходы. И свои и чужие. Второй попыткой стала поимка чела.
И вновь комиссар отозвал Ортегу и Богу ровно за миг, до того, как смерть была готова принять в свои объятия жертву. Отозвал, приказав оставить чела в живых – там, на каком-то из вокзалов в мелком городке.
И в своем кабинете, в присутствии всех глав арнатов и ведущих магов, сообщил:
- Если мы остановим этот аркан грубо – планета так или иначе погибнет. У нас есть только один путь: подхватить паутину геоманта и видоизменить. Катастрофа случится. Будет очень трудно. Но я уверен мы справимся, Навь справится. Главное, что Земля не будет уничтожена полностью.
Тогда Бога еще не понимал, что означала заминка Сантьяги на слове «мы».
Тогда он еще был уверен, что для Великого Дома Навь или даже для всего Тайного города, это окажется легкой прогулкой.
Развлечением, вроде того, что устраивают концы, создавая моду на вечеринки в Заполярье или на тропическом острове.

Ему поручили наблюдение за геомантом, который должен был упасть с Останкинской башни. Ортега ушел с Сантьягой. Помощник комиссара был странно бледен и сосредоточен.
И еще он пожелал Боге удачи.
В тот момент Бога пошутил, что мол, что может произойти – ну разве что чел передумает прыгнуть и его придется подтолкнуть?..
В тот момент мир еще был целым и невредимым.
А в следующее мгновение рухнул в пропасть. И земля встала дыбом, выпуская огонь и смерть. Небо почти сразу заволокло черным смрадом – так пахнет сера. И челы сошли с ума, в бесплодных попытках спастись.
Магические поля взбесились, и наву пришлось выбираться на своих двоих. Именно тогда он и встретил выживших чудов. И уже вместе они уходили по маяку, что оставил Сантьяга Боге.
Оставил со словами: «Если что, оттуда вы найдете путь.»

Капала вода и темнота пульсировала, будто выдернутое из объятий ребер сердце.
Все когда-нибудь приходят к своим истокам, возможно сейчас, когда карта земли вновь стала напоминать давно разрушенные континенты, и настало и их время.
Бога не знает, куда ему идти дальше: на север, на восток, на запад или на юг.
Бога смотрит в темноту и, наконец, решает давно мучающую его задачу – у каждого пути есть конец, значит нужно вернуться к началу.
Улыбаясь, Бога закрывает глаза, представляя перед собой очень древнюю карту, и намечает маршрут.
Утром, когда рассветет, они вернутся домой.
Не в Тайный Город.
В Уратай.

---

Название: Дом Богов
Автор: D.
Пейринг: Ярга/реальность
Рейтинг: PG
Жанр: drama
Категория: джен
Размер: драббл, 497 слов
Саммари: Он захотел этот мир, он его получил
Предупреждения: написано на конкурс про "ТГ:Конец света - 2012", кажется часть первая, соответственно, все умерли.
Есть отсылка на Мертвые мечты мертвых камней. Осторожно - зашкаливающий пафос.

Прослушать или скачать Хелависа/Саруман Властелин ничего бесплатно на Простоплеер

оно совершенно бессмысленное, но это была единственная песня которую я визуализировала


Он захотел этот мир и получил его.
Он стоит на крыше мира, на обломках не им построенной империи, которая должна была быть его.
Челы назвали это место Рорайма. Они даже не знали, насколько были правы, нарекая огромное отвесное плато "домом богов". Те, другие, просто говорили - Уратай. Боги тоже предают.
Все видят препятствия, все осторожно ступают дорогой, которой ступали тысячи ног до них, и считают себя первопроходцами.
Все, но не он. Он никогда не выбирал кем-то пройденных путей. Он всегда видел цель, и цель вела его вперед – самой короткой верной тропой.
Напролом - как горный поток срывается с вершин; напролом - бурю в пустыне не останавливают барханы; напролом – пожар в лесу не спрашивает деревья, можно ли их жечь.
Он стоит на крыше этого мира, и победный возглас, который он не может сдержать, рвется наружу, в окружающую его пустоту, пропитанную гарью и сажей.
- Ярга! - громом разносится над мертвой равниной, раскинувшейся у подножья плато на много миль.
- Ярга, - вторит земле задыхающийся в дыме воздух.
- Ярга... - шепчет отравленный водопад, со стоном срывающийся вниз.
Его не тревожит ни мертвая земля, ни умирающий воздух, ни отравленная вода - ему не нужно того, чем пользовались предатели и ничтожества. Этот мир был не его, и он его уничтожил.
Методично и планомерно плел паутину, в которой увязли его противники. Жалкие в своем стремлении сохранить разрушаемое им. Никто, никто не решился сделать последний шаг - никто не решился разрушить все сам, никто не решился забрать свое с собой, что лишь доказало насколько они слабы.
Они бежали и прятались. Они скрывались и подставлялись под его удары, спасая осколки этого жалкого обреченного мира. Они дрались отчаянно, но они были обречены, потому что шли той же дорогой, что тысячи обреченных до них. В какой-то мере это было даже забавно.
Он всегда получал, что хотел.
Чтобы действительно наслаждаться созданием чего либо - хоть целого мира, хоть песочного замка, нужно сначала это что-то разрушить. Разбить, распылить до микрочастиц, превратить в кусок глины, и лишь потом, когда ничего не останется, можно почувствовать себя творцом.
И Ярга наслаждается: вдыхает сухой, будто в трещинах, воздух, трет в ладонях рассыпающуюся в пыль землю, пьет горькую воду.
Он раскидывает руки - навстречу всему, что было им так легко разрушено, и шепчет слова своего аркана.
Он сжег этот чужой мир, чтобы вдохнуть в него новую, созданную им, только им и никем больше, жизнь.
Он призывает Тьму - но тьмы нет, она не желает иметь дела с тем, кто убивал ее детей. Он приказывает Свету, который он победил дважды, - но света нет, он непокорен и изменчив как ветер.
Он пытается воззвать к магии, что пронизывала землю, воду и воздух, но магии тоже нет.
Он пробует еще и еще раз, но не происходит ничего.
- Ярга… - издевательски воет в ушах агонизирующий воздух.
- Ярга, - шуршит зловеще каменная крошка под ногами.
- Ярга! - смеется падающая вниз вода.

Новоявленный властелин стоит на северном склоне Рораймы и смотрит в никуда.
Ему было мало целого мира, теперь ему много даже себя.

@темы: челлендж, навы, drama, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, джен

---

что-то вспомнились рассказки двухлетней давности

Название: Сказка на ночь
Автор: Идальга & D.
Пейринг: Всеслава
Рейтинг: PG-13
Жанр: drama
Категория: джен
Размер: мини, 1229 слов
Саммари: Самое важное в сказках - счастливый конец.
Предупреждения: написано на конкурс про "ТГ:Конец света - 2012", кажется часть первая, соответственно, все умерли

Прослушать или скачать Enya Only Time бесплатно на Простоплеер


Всеслава быстрым уверенным росчерком подписала последний на сегодня указ и устало отбросила ручку в сторону. Время близилось к полуночи, и Дворец засыпал.
Откинувшись на спинку кресла, королева прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась.
Осень на Лосином острове была прекрасна, утром они гуляли - она, Мечеслав и маленькая Ярина.
Дочка собрала красно-желтые яркие листья в незамысловатый букет и подарила их Всеславе. Мечеслав улыбался, Ярина смеялась, а Всеслава... она просто была счастлива. С рождением дочери что-то изменилось в ней и как в женщине и как в королеве: она стала степенней и рассудительней, и на лице почти постоянно блуждала мягкая улыбка. Вот только это ни о чем не говорило – под улыбкой продолжала скрываться очень опасная хищница.
Всеслава встала с кресла и пошла прямиком в спальню дочери. Она каждый вечер заходила сюда, это было их тайным ритуалом. Спала Ярина или нет, она могла быть уверена, что мать придет пожелать ей спокойной ночи. Поцелует в лоб и тихо-тихо, потому что это только их большой секрет, скажет на ушко «я люблю тебя, моя маленькая королева».
Всеслава заходит в комнату – здесь полумрак, и лишь мягкий свет магического светильника разгоняет тьму. Женщина подходит к кровати и поднимает с пола любимую игрушку Ярины – дракончика с ярко зелеными, будто трава по весне, крыльями. Его подарил Мечеслав на трехлетие их маленькой принцессы, и Ярина не расставалась с ним с того времени. Всеслава и не предполагала, что ее мужчина может быть таким чутким и трогательным Она снова улыбается, вспоминая как утром Ярина сидела на коленях у отца, такая маленькая и такая нахальная, примеряя на себя тяжелую баронскую цепь Мечеслава.
Всеслава наклонилась к дочери и коснулась губами лба, и почувствовала как маленькие руки обняли ее за шею. Ярина прошептала:
- Мама, а расскажи про Спящего?
Всеслава садится на постель и берет дочку к себе на колени, укачивая:
- Что тебе рассказать, моя маленькая?
- А Спящий…


Злой ветер треплет полы плаща, вырывает из рук карту, не дает как следует на неё смотреть. Хотя в этой карте нет необходимости, он и так знает, куда идти. Он прошел три десятка миров, чтобы найти это затерянное во вселенной место. Он не отступится.
Впереди, на высокой одинокой скале виден храм. То, что раньше было храмом.
Разрушенные стены, где каждый камень размером с дом. Ворота - огромные, кованые из черной стали - искорежены. Оконные проемы, где остались, скалятся острыми стеклами, трещинами в бывших витражах.
И сейчас облака несутся вскачь по иссиня-черному небу. И ветер…

- …злой? – спрашивает Ярина и смотрит на Всеславу совсем по-взрослому – очень серьезно и сосредоточено.
- С чего ты взяла? – удивленно приподнимает брови Всеслава и целует дочь в нос. Хотелось бы знать, кто из воспитателей мог рассказать эту древнюю чушь девочке, что та не может теперь заснуть.
- Он проснется и убьет нас всех – он очень злой, - уверенно сказала Ярина и доверчиво прижалась к Всеславе. - Мамочка, если ты убьешь Спящего, он никогда не проснется.
Всеслава посмотрела на дочь и погладила золотистые волосы:
- Это все глупые сказки, моя маленькая принцесса, просто…

Сказки рассказывали о том, что именно в этом месте можно найти ответы на все вопросы. Он не верил им, не верил, что на самом деле такое место существует. Но после того, как эта карта попала в его руки…
Он выменял ее у торговца с Набаи-Миру. Отдал две полновесных горсти синдерийских рубинов и еще в довесок безделушку, притащенную с мертвого мира Барна-Гу. Карта была настолько древней, что даже арканы, державшие ее, справлялись едва-едва. Он сделал несколько копий, потом любовался на одну из них, поместив в рамку, повесив на стену в усадьбе и любуясь на сложный путь, который мог привести в храм.
Решиться было трудно. Ему потребовалось прожить два десятка лет, прежде чем он внезапно осознал – время просто уходит. И он может и должен пройти туда, куда ведет эта старая карта.
Он бросил всё, продал поместье и долгие годы скитался по мирам. Теперь оставалось поверить в старые…

- … сказки, - закончила Всеслава.
- Расскажи, - Ярина ласково потерлась о руку матери. Всеслава невольно улыбнулась, не в силах спорить с ней.
- Давным-давно, - начала она, устраивая дочь поудобнее, - в мире не было ничего..
- Даже нас? – спросила Ярина.
- Даже нас, мое сокровище. Был только ветер и пустота, и Спящий, который ходил по этому неприветливому миру.
- Как же он ходил, если он спал? – поинтересовалась Ярина и распахнула свои невозможно зеленые глаза.
- Тогда он еще не заснул, - улыбнулась Всеслава.
- Тогда он не Спящий, - заявила Ярина и закрыла глаза, готовясь слушать дальше.
- И тогда Спящий создал весь мир – деревья, воду и ветер, и много-много рас...
- И нас?
- И нас, - продолжила Всеслава мягко. - Спящий бродил по свету, смотрел на то, что он создал, а потом заскучал и уснул в своем доме, где-то…

На краю мира было холодно настолько, что не хватило взятых с собой шкур и хороших, теплых одежд. Ему пришлось еще истратить десяток аккумуляторов, пока не оказалось, что магия больше не действует. Но чем ближе он подходил к храму, тем теплее ему было. Сначала он избавился от тяжелой куртки. Потом стянул с ног плотные штаны, оставшись в тонких брюках. Напоследок, уже у самых ворот, он выкинул тюк, куда до того упрятал то, чем грелся в пути. И вошел он в высокие своды заброшенного здания, уже окончательно согревшись.
Уши его подрагивали, когда он пытался услышать хоть что-то, кроме собственных шагов и сбивающегося дыхания.
На исходе первого дня он готов был сдаться. Прекрасное видение и стремление оказалось обманкой.
Храм был пуст и уже довольно давно. И он не знал, что делать. Пока внезапно не осознал, что пол вибрирует, едва заметно, словно кто-то дышит. Он опустился на колени и коснулся ладонями пола, чувствуя размеренные вдохи и выдохи. Теперь у него нет вопросов. Он знает, куда идти…

- А дальше? Дальше он проснется и убьет нас? – спрашивает Ярина.
- Шшшш, - шепчет Всеслава и строго добавляет. - Тебе не стоит слушать россказни глупцов, ты же будущая королева.
Она укачивает дочь, потом, когда чувствует, что дыхание ребенка становится размеренным и ровным, кладет ее на постель и целует в лоб.
И вдруг Всеслава понимает кое-что так отчетливо, как не понимала никогда. Такую простую мысль, которую не осознавала ранее. Даже когда рыцари осаждали замок. Даже когда Мститель убивал всех, кто попадался ему под руку. Даже она когда выхаживала Мечеслава, после неудачной попытки избавиться от Вестника… Даже тогда королева до конца этого не понимала.
А теперь она точно знает, знает. И шепчет спящему ребенку, тихо-тихо, потому что это еще один их секрет:
- Никто не посмеет причинить тебе зло…

Спящий на широком алтаре был огромен – больше, чем двери этого храма – и выглядел невероятно опасным.
Путник вздрогнул, снова достал карту, но, не смотря в нее, просто смял в руках. Было страшно. Всегда страшно оказаться рядом с богом. Рядом с тем, кого легенды называют создателем всего.
Остается только разбудить его… Один простой шаг.
И он делает его, громко крикнув приветствие на своем языке.
Сначала не происходит ничего, а потом существо на алтаре вздрагивает. И одновременно с этим путник чувствует, как дрожат его руки.

- Мама рядом, и никто...

И внезапно отчетливо понимает – где-то там вдалеке начинают рушиться миры. Где-то там, на границе пустоты вода поглощает землю, а огонь вырывается из глубин. Это все как огромная воронка - все начинается с окраин, а центр здесь, в этом храме.

-… не посмеет причинить тебе зло.

Всё рушится, абсолютно всё - он чувствует это каждой клеточкой тела и замирает с застывшим взглядом, не в силах осознать, что он только что натворил.

- Даже Спящий.

Спящий открывает глаза

@темы: челлендж, люды, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, джен

---

Задание: кроссовер с fandom James Bond 2013
Название: Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен
Автор:  Mrs. D.
Бета: fandom Tainyi Gorod 2013
Размер: 4142 слова, миди
Персонажи: Кортес|Бонд, Сантьяга
Категория: джен
Жанр: экшн
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Кортес еще никогда не был так близок к провалу
Примечание: AU,таймлайн сдвинут: наши дни, но Кортес все еще ничего не знает о Тайном Городе.


1.1.
Хитроу под утро отвратителен: засыпающий прямо за своими стойками персонал и вялые скучающие таможенники. Даже таксисты смотрят на выходящих из стен аэропорта пассажиров как-то необычно пренебрежительно. Кажется, в это время можно протащить пару килограмм героина, или оружия — никто и не заметит. Бонд сам так делал несколько раз.
Он вышел из аэропорта и на секунду остановился, чтобы вдохнуть ощущение просыпающегося Хитроу. В воздухе запах дешевого кофе (ближайшее кафе в двадцати метрах слева), выхлопные газы, от которых в Англии можно избавиться разве что в горах Шотландии, и приторный, ударивший прямо в ноздри запах давно не модного Kenzo. Бонд резко подался вправо, и девица с огромным чемоданом (лет двадцать, три сережки в ухе, ярко-красные губы, волосы, забетонированные лаком) почти пролетела в нескольких сантиметрах от него.
Бонд невозмутимо пожал плечами, поправил дорогой галстук ручной работы и пошел на парковку. Как и было обещано, там его уже ждал серебристо-бежевый Aston Martin (усиленный двигатель, датчики на ручках дверей запрограммированы на отпечатки пальцев, встроенный GPS с картами, на которых отмечены все объекты Британии, включая закрытые территории).
Бонд откинулся на кожаное сиденье водительского кресла и погладил кончиками пальцев руль. Он до сих пор не понимал, зачем его вытащили посреди миссии в ЮАР и приказали срочно лететь в Лондон.
Если он поторопится, то успеет прибыть на Воскхолл-кросс, 85 через полчаса, до того как Лондон погрузится в бесконечные пробки.
Пробки Бонд ненавидел.

1.2.
Кортес сошел с трапа самолета под утро, едва забрезжил рассвет и сразу окунулся в по-английски чопорную суету Хитроу. Тут даже опаздывать умудрялись неторопливо.
Кортес в куртке Marks & Spencer, джинсах от Levi’s и ботинках Timberland легко слился с толпой, носящей одежду тех же самых марок, массовых и вездесущих, и вряд ли кто-то смог бы его выделить из людского потока, направляющегося к стоянке.
За время его отсутствия ничего не изменилось — все те же легендарные лондонские кэбы — садишься в них и, кажется, будто едешь не в пространстве, а во времени и выйдешь уже где-то на грани веков, когда барышни носили длинные юбки и закрывались от любопытных глаз кокетливыми кружевными зонтами, а джентльмены раскланивались друг с другом и обсуждали погоду.
Погоду, впрочем, обсуждали и сейчас. Таксист трещал о волнениях рабочих в предместьях, об ужасающей социальной политике правительства, о психах-шотландцах, решивших отделяться, и о том, что принц Гарри (это он произносит настолько гордо, что Кортесу стоит значительных усилий не приподнять насмешливо бровь) уничтожил какого-то, без сомнения, опасного террориста. Там, в Ираке, — таксист махнул рукой куда-то в сторону — видимо, считал он, там и находился пресловутый Ирак.
Кортес слушал болтовню таксиста очень внимательно — детали в его работе значили все.
Наемник расплатился наличными и вышел прямо у входа в свой отель (Crowne Plaza City, 4*, 19 New Bridge Street, в самом центре Сити, недалеко железнодорожная станция, 30 километров от Хитроу). Зарегистрировавшись ( — Добро пожаловать, мистер Линдсен. — Благодарю, — коротко бросив взгляд на бейджик, и не забывая улыбнуться. — Мэри), он заперся в номере (single standart, wi-fi за дополнительную плату) и, лениво разбирая вещи, наконец, позволил себе задуматься о задании.

2.1.
У Мэллори было сумрачно: окна, зашторенные плотными тяжелыми портьерами, не давали неожиданным солнечным лучам потревожить жившие в кабинете тени.
Бонда не покидало ощущение, что дух старой М все еще здесь. Несмотря на то, что она и Мэллори были совершенно разными Должно быть, дело в тенях и в запахе: сухом и каком-то душном. Так пахнут бумаги, вытащенные из архива, или разрытые могилы давно похороненных государственных тайн, а иногда здесь веяло скандалом. Хотя есть и другое объяснение: просто здесь никогда не открывают окон, и постоянно работала сплит-система.
От самого Мэллори пахло сигаретами и усталостью: то ли не спал всю ночь, то ли просто напряженная последняя неделя.
— Ваше задание, — папка с пометкой «TOP SECRET» ( тонкая желтоватая бумага — отлично горит, идеально пропечатанный шрифт, копий нет, из кабинета не выносить) легла прямо перед Бондом.
Он взял ее осторожно, но уверенно, как в Индии факиры берут в руки змей, и начал чтение.
Через двадцать три минуты Бонд небрежно кинул папку обратно на стол и уперся взглядом в Мэллори.
— Это действительно секретные документы или черновик Джоан Роулинг?
Это было все, что он спросил, прежде чем покинуть кабинет.

2.2.
Кортес разобрал вещи, заказал кофе и континентальный завтрак в номер, открыл ноутбук — гугл приветливо ответил на поисковой запрос, выдавая биографию лорда Блейка и его пресс-портрет. Приканчивая вторую чашку кофе, Кортес уже знал, что Блейк достаточно влиятелен на острове: входит в палату лордов, весьма уважаем в политических кругах, является членом партии лейбористов и прочится на одну из ключевых должностей в теневом кабинете по итогам следующих выборов.
У него есть жена (испанка, когда-то фотомодель, сейчас домохозяйка, предпочитает платья от Armani, увлекается конным спортом, два раза в год посещает таймшер где-то на Карибах) двое детей (сын: диплом Оксфорда, квартира в престижном Челси, собственный бизнес; дочь: учеба в Кембридже, сейчас в Австрии катается на лыжах), любовница — секретарша какого-то босса в британской разведке (высокая стройная афробританка, не расстающаяся со строгими костюмами, с виду холодная как ледышка), и шикарное поместье в Лестершире (15 гектаров земли, трехэтажный дом, постройки конца шестнадцатого века: 15 спален, каминный зал, зимний сад).
Лорд Блейк — поверенный и близкий друг его цели, ключик, которым можно попробовать открыть загадку по имени Густав Луминар.

1.3.
Лондон утопал в моросящем дожде, и Бонд с трудом протискивался по запруженным водой и машинами узким улочкам, чтобы добраться до своей квартире в Челси.
Поворачивая ключ в двери, Бонд уже знал, что в квартире кто-то есть: в подъезде едва уловимым ароматом стелились женские духи, тяжелые и тягучие, как нефть или специи из Южной Америки.
Когда Бонд зашел в квартиру, он уже понял, что его посетила Манипенни — только она может быть так беспардонно находчива и так вовремя снимать с плиты кофе.
Она стояла в проеме двери с чашкой дымящегося кофе в руке, и в квартире вдруг стало почти солнечно, несмотря на изморозь за окном, наверное, из-за запаха перца и корицы.
— Привет, — насмешливо сказала она.
— И тебе не стрелять, — в ответ ухмыльнулся он, и добавил: — Я уже выразил соболезнования М, он же лишился секретарши.
Манипенни только поджала губы: она хорошо держала удар:
— Зато получил незасвеченного полевого агента. И кстати, по легенде я все еще его секретарша.
— А он экономный, наш Мэллори. Не ожидал.
Они расположились в гостиной и весь вечер просматривали документы.
История была почти сверхъестественная: документы из совершенно секретного хранилища оказались у не имеющего к нему отношения человека. Хранилище не взломано, никаких несанкционированных посещений не было, мало того, санкционированных посещений не было тоже. По всем законам физики документы с тайнами британской короны должны мирно покрываться пылью, но каким-то образом оказались у члена парламента лорда Блейка. И лорд Блейк собирался дать этим документам ход.


2.3.
В течение нескольких следующих дней Кортес делал десятки звонков, встречался с людьми, которых не видел уже лет десять, пил по самым грязным лондонским пабам и флиртовал с английскими леди на дорогих вечеринках. Кортес восстанавливал старые связи, аккуратно подкрадываясь к Блейку и его окружению, но все еще не знал, как подступиться к заданию Сантьяги.
Сам Сантьяга для него оставался такой же загадкой, как и Густав Луминар.
Кортес выключил ноутбук и лег на кровать, как всегда, чтобы лучше сосредоточиться, закрыл глаза и упал в осенний жаркий вечер.
Кортес всегда тщательно продумывал свои пути отхода, поэтому после миссии в Турции он взял билет Анталья-Краснодар (эконом-класс, туристический рейс, прилет в 15:20, аэропорт Пашковский), и уже затем собирался направиться поездом в Москву.
Его планы изменились после звонка Сантьяги. Сам Сантьяга (рост 1,97, черные волосы на пробор, глубоко запавшие глаза, тонкие губы, шикарные светлые костюмы, запонки на заказ, вставки — черные бриллианты), то ли испанец, то ли португалец, с поразительно чистым русским выговором, нашел его пару лет назад, предложив настолько заманчивый контракт, чтобы нелегальный сотрудник русской СВР по кличке Чума не смог отказаться. При первой же встречи Чума назвался Кортесом, сам не знал почему, возможно, из-за того, что контракт был в Южной Америке.
Чума продолжал работу на разведку, которая становилась для него все более скучной, и иногда выполнял поручения возникающего как черт из табакерки Сантьяги. Ничего предосудительного: никаких шпионских игр, никаких государственных тайн. Зато хорошие деньги.
Они пообедали в «Grey Gooze» ( стекло, бетон, металл, два этажа, приватная зона, фейс-контроль на входе), и Кортес понял, что в Москву он не полетит.
— Это очень важно, — сказал Сантьяга. — Может быть, от выполнения этого контракта зависит ваше будущее.
— Вы так странно называете нашу сделку — контракт, — отставив чашку кофе, задумчиво произнес Кортес.
— У нас так принято, — мягко пояснил Сантьяга и положил перед Кортесом миниатюрную черную флешку. — Все подробности здесь.

1.4.
Целью Бонда был стальной кейс в особняке лорда Блейка в Лестершире (15 гектаров земли, территория вокруг покрыта лесом, камеры по периметру и внутри территории, вооруженная охрана). Манипенни несколько месяцев вынюхивала, где объект прячет наиболее важные бумаги.
Времени у Бонда было — две недели. Аналитики МИ-6 считали, что во время приема в особняке лорд Блейк передаст интересующие их документы своему близкому другу Густаву Луминару, а с Густавом Луминаром почему-то не желал связываться никто, включая и секретную службу Ее Величества, и ее младшую сестру, отвечающую за внутреннюю безопасность королевства.
Бонд даже не хотел знать, кто такой этот Густав Луминар, достаточно взглянуть на фотографию — человек с таким взглядом не лучшая кандидатура для врага.
Манипенни достала Бонду приглашение на прием в Лестершире, представив его как своего бывшего любовника, финансового консультанта со связями в Штатах. Учитывая интересы лорда Блейка в Нью-Йорке, наживка была стопроцентно верная.
План Бонда — не тот, что ему презентовали на минус втором этаже на Воксхолл-кросс умники из отдела техобеспечения, план Бондабыл чистой импровизацией. Лорд Блейк слишком хитрая змея, чтобы быть вот так просто просчитанным, пусть операцию и готовил сам Кью лично.

2.4.
Благодаря своим обширным связям Кортес познакомился с леди Элен Гамильтон (высокая брюнетка, сорок восемь лет, пластика груди, общее состояние оценивается в пятнадцать миллионов фунтов стерлингов, поместье в Йоркшире, особняк под Глазго, предпочитает BMW и водку с апельсиновым соком, иногда пьет «Маргариту», не любит говорить о политике, участвует в программе “Greenpease») и через три дня, проведенных в чудном частном пансионате в пригороде Лондона, получил приглашение на «дружеские посиделки» у лорда Блейка в качестве спутника прекрасной Элен.
Кортесу пришлось заказывать смокинг: он обзвонил все ателье, но все либо разводили руками, либо предлагали фабричные подделки. Наконец, Кортес нашел старичка портного, держащего небольшой магазин возле Тауэра.
Вывеска потемнела от сырости, да и стекла на окнах давно никто не мыл, сам хозяин (невысокий, плотный, курит сигары, разведен, одежду не покупает — все, что на нем, ручная работа) заставил ждать себя двадцать минут и, услышав просьбу Кортеса, неодобрительно хмыкнул. «Смокинги не шьют за неделю, — пренебрежительно сказал он и добавил убежденно: — Хорошие смокинги».
Кортесу пришлось объяснять, что ему нужен приличный смокинг, без хорошего он вполне обойдется, и после выложить сумму денег такую же приличную как и желаемый им смокинг.
Через неделю он вернулся за своей покупкой. Хозяин смотрел на него все так же неодобрительно, зато лощеному англичанину, который терся неподалеку от Кортеса, улыбался вполне благожелательно (— Заходите еще, мистер Бонд, не часто приходится работать с джентльменом, у которого идеальный вкус).
Позже, уже в отеле, Кортес вспомнил, что видел этого англичанина в Хитроу в день своего приезда.

1.5.
Следующие пару недель Бонд вживался в роль финансового аналитика: изучал вещи в своей новой квартире в Белгравии, сходил на пару благотворительных вечеров, и не смог себе отказать в удовольствии сыграть на бирже, естественно, на деньги британского правительства.
По случаю он даже зашел к мистеру Гэмбелу за заказанным четыре месяца назад смокингом — миссии не позволяли забрать его в срок, но старик, кажется, в обиде не был.
Приходя домой, Бонд садился за компьютер и часами бродил по смоделированному Кью особняку лорда Блейка.
Большая гостиная, синяя гостиная, тростниковая спальня, нижний зал для приемов, верхняя бильярдная, хозяйские комнаты — Бонд выучил все, каждый сантиметр обивки стен, каждый незаметный коридор.
Биография слуг и их привычки, во сколько приезжает молочник, когда подают чай — Бонд действительно знал все.
Все, кроме того, где лежит чертов кейс. Это нервировало.
Про кейс ему рассказала Манипенни: Блейк притащил его в дом после какой-то встречи и носился с ним, как с писаной торбой: сначала засунул в сейф, но когда Манипенни ночью проникла в его кабинет и вскрыла сейф, кейса там не было. Где он, она не знала, но на то, что кейс все еще в доме, была готова поставить и квартиру в Найтсбридж, и годовой абонемент в фитнес-клуб. Зная Манипенни, абонемент чего-то да стоил.

2.5.
По приезду в Лестершир (швейцар у крыльца, мальчишка, забравший ключи от машины, резная ручка двери, камеры последней модели) Кортес помог отнести их с Элен вещи в шикарную спальню в гавайском стиле и, оставив леди прихорашиваться, отправился путешествовать по дому.
Он почти не удивился, встретив того самого англичанина из магазина портного на третьем этаже возле библиотеки. Они раскланялись, как в романах девятнадцатого века, и посмотрели друг на друга.
Кортес сразу понял, что напротив него затаился хищник с безмятежным взглядом в отвратительно дорогих, начищенных до блеска туфлях — и он уже знает, что Кортес произошел от той же породы.
Бонд, вспомнил он, так его называл портной.
— Тоже здесь, мистер Бонд? — с йоркширским акцентом произнес Кортес, нахально улыбаясь.
Если он ошибся, его собеседник удивится, все попадут в неловкую ситуацию, а Кортес вздохнет спокойно. Но продолжит пристально наблюдать.
Бонд, или еще не Бонд, посмотрел на него своими льдистыми голубыми глазами, и от этого взгляда любой на месте Кортеса почувствовал бы себя «Титаником».
— Захотелось развеяться, — Бонд продолжал вежливо улыбаться. — Полагаю, так же, как и вам.
Он не двигался, продолжая гипнотизировать Кортеса взглядом, готовый продолжить диалог при любом его повороте.
Кортес провел ладонью по короткому ежику волос, улыбаясь так же, безмятежно, как его собеседник, и оборвал диалог:
— Увидимся.
Он был еще не готов раскрывать карты.

1.6.
Это была уже вторая стопка водки, которую опорожнил Бонд. Ситуация становилась все более непредсказуемой.
Человек, остановивший его около библиотеки, несомненно, был ему знаком. Мало того, он тоже его знал.
Человек Блейка? Нет, первый раз Бонд увидел его в Хитроу — тогда он еще не знал о задании, впрочем, утечку все равно исключать было нельзя. Но если бы он был человеком Блейка, Бонда бы уже вышвырнули отсюда. Встреча с Густавом Луминаром — не то событие, которым следует рисковать, чтобы посмотреть на трепыхания английского шпиона.
Бонд плеснул себе еще стопку водки.
Еще была встреча у Гэмбела: это могло означать либо продолжение слежки, но Бонд слежки не чувствовал, либо хороший вкус его знакомого незнакомца.
Человек Блейка или еще один охотник за кейсом?
Бонд залпом выпил третью стопку водки и закрыл глаза.
Он просидел так, откинувшись на спинку кресла, минут двадцать, и могло показаться, что он заснул.
Через двадцать минут Бонд резко открыл глаза и усмехнулся.
Манипенни все равно не знала, где Блейк спрятал чертов кейс, так может быть, его невольный соперник более информирован?

2.6.
Элен устроилась на огромной кровати в кружевном воздушном халатике, и ей не нужно было что-то говорить: Кортес прекрасно знал свою роль.
Наверное, она была бы удивлена, сумей прочитать его мысли, потому что в то время, когда ладони Кортеса ласкали ее полные груди, сам он думал не о прелестях раскинувшегося перед ним женского тела.
Кто он такой, этот Бонд?
Еще один наемник Сантьяги? Человек Блейка? Или даже Густава Луминара?
В Бонде чувствовалась скрытая сила того, кто знает себе цену и уверен, что за его спиной хороший, железобетонный тыл.
Кортес вот тыла в лице Сантьяги не чувствовал.
Значит, Блейк или Луминар.
Элен вцепилась острыми коготками ему в плечи и довольно застонала.
Кортес потянулся к чуть приоткрытым губам любовницы.
Что ж, в таком случае за этим загадочным мистером Бондом стоит присмотреть.

1.7.
Прием действительно впечатлял: огромная гостиная была наполнена маленькими черными платьями и туфельками из Милана, смокингами от лучших портных Европы, сигарами с Кубы и запахом давно непроветриваемых шкафов с фамильными скелетами.
Бонд выбрал себе тихий уголок у покерных столов и лениво наблюдал как Манипенни под руку с лордом Блейком встречает гостей. Возможно сейчас, когда она бросает едва заметный тревожный взгляд на Бонда, она теряет шанс стать женой видного парламентария.
Все такого рода пафосные приемы заканчивались банальными попойками: со сползшими бретельками платьев от ведущих дизайнеров и вовремя остановленным секьюрити мордобоем.
Момент когда прием перерастает в скандал самый удачный для того дела, благодаря которому он появился здесь.
Лорд Блейк с Маннипенни вцепившейся ему в руку подошлик нему и Бонд раскланялся с хозяином дома.
Они перекинулись ничего не значащими обещаниями ( - Нам многое нужно обсудить, мистер Бонд. – Всегда рад, лорд Блейк. Позвольте поцеловать руку вашей прекрасной спутнице.) и Блейк удалился, ведомый нашедшей новую жертву Маннипенни.
Кажется, некоторым опасно настолько вживаться в роль.
Бонд проводил их взглядом и наткнулся на своего недавнего собеседника (- Мистер Линдсен, - отчитывается Манипенни, - Швед, 42 года, нефтяной бизнес. – Он такой же швед как я русский, - бросает Бонд. – Кто его знает какие у тебя корни, Джеймс).

2.7.
Блейк плл шампанское (Pol Roger, Cuvee "Sir Winston Churchill", второй бокал за вечер) перемещаясь между гостей под руку со своей любовницей. Кортес лениво следил за ним, и за всем огромным залом, наполненным невозмутимыми мужчинами, от которых пахло деньгами, родословными в несколько поколений, сводками с биржи и политикой, присматривался к женщинам с замысловатыми прическами, у которых бриллиантовые колье подчеркивают элегантность черных вечерних платьев, именно так, не наоборот. Зал был наполнен пузырьками шампанского, неторопливыми разговорами и флиртом.
На другом конце зала у покерных столов Кортес заметил Бонда (смокинг Brioni, серебряные запонки, рубашка из белоснежного хлопка Turnbull & Asser), который также как и Кортес лениво осматривал зал. Бонд перехватил скользнувший по нему взгляд, безошибочно определяя его обладателя и вежливо улыбнувшись отсалютовал Кортесу бокалом. Наемник сдержался, чтобы не чертыхнуться – всегда неприятно быть раскрытым, - и повторил жест Бонда.
Времени почти не оставалось, Сантьяга четко проинструктировал, что все должно закончиться до приезда Густава Луминара ( не ранее половины десятого вечера, когда окончательно стемнеет).
Инструкции ясные: Кортесу необходимо добыть шкатулку черного дерева со вставками из оникса(местоположение: кабинет на третьем этаже, ключ у Кортеса, шкатулка в кейсе, спрятанном в тайнике за картиной Пикассо).
Пора действовать.
- Дорогой, - Элен как всегда некстати, - Принеси мне коктейль, пожалуйста
Кортес скрыл за улыбкой, готовый вырваться наружу недовольный рык и пошел искать «Маргариту».
Часы в холле пробили девять.

1.8.
Бонд лениво цедил сухой мартини и наблюдал за увязшим в дамских желаниях господином Линдсеном. Тот явно нервничал: для окружающих он все еще выглядел чуть ленивым, возможно не слишком умным орангутангом на поводке у своей хозяйки, но Бонд прекрасно чувствовал как напряжены плечи под достаточно приличным смокингом. Да и недалеким самцом, мистера Линдсена мог бы назвать только окончательный придурок или слишком погруженный в свои интриги человек.
В зале таких было большинство.
Пожалуй, следовало помочь мистеру Линдсену. В конце концов он не Парис, а его дама не прекрасная Елена.

2.8.

Кортес уже подумывал добавить в «Маргариту» что-нибудь из тех вещичек, которых не было в рецепте, чтобы нейтрализовать свою спутницу на остаток вечера.
Это было не совсем этично и не совсем честно по отношению к Элен, но контракт не оставлял ему выбора.
Крупинка сильного транквилизатора упала на дно коктейля: Элен выпьет напиток, и через двадцать минут Кортес унесет свою пассию, чувствующую себя нехорошо в номер. Дальше безмятежный сон для леди Гамильтон и выполненное задание для него.
Кортес развернулся, собираясь преподнести своей даме бокал и замер.
Его дама, совершенно искренне и как-то по девчачье смеялась шутке держащего ее за руку Бонда.
Кортес медленно поставил «Маргариту» на стол.
Если рассуждать по мужски хотелось подойти к лощеному британцу и совершенно по-русски набить ему морду.
Но Кортес в первую очередь был наемником, и поэтому улыбнувшись исчез в неприметную дверь, ведущую, как он знал, на второй этаж.
Если бы он видел, как Бонд посмотрел ему вслед, он бы остался и принес бы им обоим яду: и Бонду и изменнице Элен.

1.9.
Вряд ли бы, судя по вскользь брошенному на них взгляду, господин Линдсен сказал спасибо мистеру Бонду, но это было единственным способом заставить его действовать.
Леди Гамильтон действительно была очаровательна, несмотря на свои сорок восемь лет и огромное состояние, которое, несомненно, должно было испортить характер его обладательнице.
Пофлиртовав еще несколько минут, Бонд отлучился за очередным коктейлем для того, чтобы больше не вернуться.
Что непозволительно для штатного кавалера, которым и был мистер Линдсен, вполне приемлемо для полузнакомого джентльмена, которым и являлся Джеймс Бонд.
Бонд выскользнул в малоприметную дверь, которой пользовались официанты, и, поднявшись по узкой лестнице, оказался на втором этаже особняка.

2.9.
Казалось, вся жизнь в особняке сосредоточилась на первом этаже – там, где проходил прием.
Кортес осторожно шел по скрадывающим шаги коврам и только раз вздрогнул, посмотрев на часы — половина десятого, с минуты на минуту должен был приехать Густав Луминар.
Пару раз он чуть не наткнулся на щебечущих о чем-то своем горничных, прячась в ответвлениях коридоров, и без пятнадцать десять оказался у двери кабинета.
Ключ, который дал ему Сантьяга, был странным — просто плоский кусок плохого, с черной взвесью, металла (— Просто приложите к замочной скважине, подождите три секунды и открывайте дверь).
Кортес хмыкнул, но выполнил инструкции. Когда он входил, дверь даже не скрипнула.
Кабинет был роскошен: огромное нутро камина, мебель из красного дерева, картины, развешанные по стенам. Сантьяга явно бывал тут, раз уточнил, что Кортесу нужен именно Пикассо.
Наемник мельком взглянул на работу и со спокойной уверенностью снял полотно со стены.
Что делать с тайником за картиной, он знал.

1.10
Бонд достал пистолет и замер возле двери в кабинет лорда Блейка от шепотка в ухе: Манипенни улучила минутку, чтобы доложить, что происходит внизу (— Приехал Густав Луминар, мой лорд занервничал. Решай свои дела быстрей, Джеймс).
Он распахнул дверь, и стук дерева о стену слился с автоматной очередью откуда-то снизу.
Бонд перекатился по мягкому персидскому ковру и выхватил кейс из рук обернувшегося на звук господина Линдсена.
Надо отдать тому должное: сориентировался он неприлично быстро, и Бонду пришлось скрыться за массивным креслом от скупых прицельных выстрелов из пистолета-пулемета, используемого русской разведкой.
«Швед, говорите», — подумал Бонд, прикрывая голову стальным кейсом и нащупывая выемку в панели из красного дерева — Кью обещал, что именно здесь должен быть потайной ход на первый этаж.
Панель бесшумно отъехала в сторону, и Бонд скрылся в чернильном нутре.
Кейс был пробит пулями в трех местах.

2.10.
Кортес аккуратно достал кейс из тайника 9титановые вставки, двадцатизначный код): оставалось открыть его и достать шкатулку.
Кортес не был любопытен и не любил брать ненужную ему чужую собственность, и поэтому то, что было в кейсе помимо шкатулки, его не интересовало.
Это и сыграло с ним злую шутку.
Кортес обернулся на шум из-за двери и пропустил удар в солнечное сплетение.
Кейс выпал из рук, но, подхваченный его противником, не упал на пол.
Кортес успел увидеть холодные голубые глаза и краешек черного смокинга, прежде чем его обладатель вместе с кейсом скрылся за массивным столом.
Наемник зарычал и достал спрятанный «Кедр».
Поразительно, но снизу тоже доносились выстрелы.
«К счастью», - подумал он и прошил стол длинной очередью.

1.11.
Бонд почти вывалился из коридора прямо в холл с почему-то растерянно мечущимися слугами.
Возможно, виной всему был неистраченный адреналин, или то, что называют шестым чувством, но Бонд точно знал, что нужно уносить ноги.
В холле было дымно, и среди этого дыма, как казалось Бонду, происходила схватка. Как будто в фильме, который вместе снимали Нолан и Тарантино: черные тени рубились мечами с черными тенями с автоматами. И везде были брызги красной крови. Не хватало только Бэтмена.
Бонд тряхнул головой и поймал почти упавшую ему на руки Манипенни. Правда, кейс из рук он так и не выпустил.
— Валим? — почти светски поинтересовался он, уже отступая к двери.
— Валим, — кивнула она.
Бонд нащупал рукой резную ручку входной двери поместья и взвыл от боли.
Манипенни оттолкнула его и с почти священным ужасом уставилась на раскаленную докрасна медную дверь.
Позади разгоралось пламя.

2.11
Кортес пнул панель из красного дерева. Затем еще и еще раз. Даже выпустил по ней очередь. От бессилия, а не потому что действительно считал, что может причинить вред похитителю.
Прищурившись, наемник зло усмехнулся:
- Я знаю ваше имя, мистер Бонд.
Ему приходилось находить и не таких умельцев.
Снизу не было слышно не звука, но третий этаж заполнял самый настоящий дым.
Кортес сорвал с себя смокинг и приложил плотную ткань к лицу. Во второй руке, надежно упираясь в локоть покоился «Кедр».
Дойдя до лестницы Кортес понял, что ему не спуститься – все было в огне. Можно было попытаться выбраться на крышу и спуститься по водостоку, но все это уже было бессмысленно.
Почему-то Кортес точно знал, что он опоздал.
Когда перед ним возникло искаженное яростью бледное лицо с ярко красными зрачками, Кортес нащупал в кармане брюк брелок: «Если вы поймете, что выхода нет сломайте лапку на брелке, - Сантьяга небрежно кинул ониксовую безделушку с белкой, грызущей кучку орехов, одна из лапок выдавалась вперед, будто зверек загребал лакомство поближе к себе».

1.12
— Ни хера себе рвануло, — присвистнул Бонд.
На месте особняка догорало пепелище.
— Не выражайся, — Манипенни прижалась к нему плотнее, потом все-таки подняла голову и задумчиво изрекла: — Хорошо горит.
Агенты переглянулись. Помолчали.
— Мне холодно, — пожаловалась Манипенни, поправляя бретельку платья.
— А мне тяжело, — парировал Бонд, демонстрируя стальной кейс.
— Отдай смокинг, — попросила Манипенни.
Бонд вздохнул и укутал напарницу в пахнущий гарью и обожженный на локте смокинг.
Кейс из рук он так и не выпустил.

2.12.
Первое, что увидел Кортес, когда очнулся — белый потолок. Потом была стопка газет, белоснежный планшет (iРаd, дисплей Multi-Touch, последняя модель) и события в Лестершире. Новости говорили, что особняк лорда Блейка был взорван ирландскими террористами. Не выжил никто. В правом верхнем углу айпада вместо привычного крестика мигал значок «Тиградком». Кортес, как зачарованный, нажал на него, и перед глазами всплыла надпись: «Самая громкая за последние пятнадцать лет операция Темного Двора: убит кардинал Саббат Густав Луминар».
— Здравствуйте, Кортес, — послышался вежливый голос откуда-то справа.
Кортес повернул голову и увидел Сантьягу.
Тот сидел на обычном больничном стуле с таким видом, будто это был как минимум трон какой-нибудь европейской монархии. Позади него стоял очень похожий на него ( 30-35 лет, высокий, худощавый, тонкие губы, черные глаза) мужчина в темном костюме.
— Кто вы?
Сантьяга улыбнулся, вертя в руках сломанную безделушку — грызущую орехи белку со сломанной лапкой:
— Добро пожаловать в Тайный Город, Кортес, добро пожаловать…

@темы: челы, ну, а я как всегда в белом, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, этожбонд!

---

ФБ-2013. команда ТГ

Название: Agnus Dei
Автор: fandom Tainyi Gorod 2013
Бета: fandom Tainyi Gorod 2013
Размер: драббл, 404 слова
Пейринг/Персонажи: Сантьяга, Шаб-Ниггурат
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Сантьяга пытал Шаб-Ниггурата почти сутки. Потом он позволил ему умереть.
Примечание/Предупреждения: missing scene, смерть персонажа, графическое описание насилия


Сантьяга забивает гвоздь.
Рана на плече еще не до конца затянулась, и молоток в его руке чуть подрагивает, ударяясь о металлическую шляпку.
Сантьяга удобней перехватывает рукоятку и бьет со всей силы.
Два крика сливаются в один.
Гвоздь с трудом пробивает влажную толстую кожу, раздвигает мышечные волокна, сжавшиеся в судороге.
Сантьяга тяжело дышит и бьет молотком еще и еще раз.
Тварь вздрагивает, извивается и даже сейчас, после суток агонии, пытается нанести удар. Она измучена, искалечена, смята. Она движется слишком медленно.
Сантьяга перехватывает щупальце и прижимает его коленом к дереву.
Пленнику остается только рычать.
Нав снова хватается за отброшенный молоток, второй рукой распрямляет очередное щупальце упрямой твари. Это удается ему не сразу: пальцы скользят по слизи, гною и крови, щупальце дергается и пытается вырваться. Отчаянно. Сильно. Безуспешно.
Сантьяга забивает второй гвоздь.
С каждым ударом молотка острие глубже вонзается в истекающее кровью щупальце.
Теперь уже рычит Сантьяга и, как сумасшедший, бьет молотком: по гвоздю, по скорчившемуся отростку плоти, заменяющему иерарху Кадаф руку, по дереву.
Тварь пытается вырваться, но может только шипеть, пригвожденная к жесткому дереву. От напряжения волдыри, покрывающие ее шею, лопаются, и по телу, вернее тому нагромождению плоти, что заменяет иерарху тело, течет желтый гной. Щупальца пытаются вновь дотянуться до нава, но он отбрасывает их в сторону молотком, и они безвольно падают вниз.
Сантьяга забивает следующий гвоздь.
Когда пришпиленная к деревянной конструкции тварь перестает сопротивляться, когда у нее не остается не то, что сил – возможности двинуться, Сантьяга останавливается. Выпуклые, полыхающие ненавистью золотые глаза смотрят прямо на нава. Тот откидывает в сторону молоток, берет последний, самый большой гвоздь и примеривается к груди своего пленника.
Сантьяга становится на колени перед распятой тварью и надавливает обеими руками на широкую металлическую шляпку.
Острие входит между ребер медленно, дюйм за дюймом, и сам Сантьяга все ближе к твари — дюйм за дюймом.
Тварь перестает дышать, золотые глаза тускнеют, но ненависть из них никуда не уходит — просто застывает, как будто под слоем янтаря.
Сантьяга почти утыкается в склизкую чешую на груди твари и, тяжело дыша, с искаженным от ярости лицом шепчет: "Ненавижу".
Может быть, вспоминает своих погибших воинов, может быть, что-то еще, о чем знает только он сам.
Когда он встает, то выглядит, как всегда, спокойным, и отдает всего один приказ.
Атланты, присутствующие при экзекуции, задумчиво кивают, признавая достоинства новшества.
Позже челы вовсю будут использовать этот вид казни.
А сейчас пять гарок с помощью веревок поднимают деревянную конструкцию над землей.
По расчетам Сантьяги, крест с распятым Шаб-Ниггуратом обязательно будет виден из Ониксового замка.

@темы: angst, навы, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет

---

ФБ-2013. команда ТГ

Название: Пусть живет
Автор:  Mrs. D.
Бета: fandom Tainyi Gorod 2013
Размер: драббл, 643 слова
Пейринг/Персонажи: Бога, НМП-масан
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Бога ищет политику, а находит идеологию
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа, графическое описание насилия, попытка каннибализма. Таймлайн: средние века, после заключения Договора с человской церковью.

— Где скрываются остальные мятежники?
Молчание.
Зазубренные края ножа из навской стали терзают бледную грудь.
Разорванная ножом плоть набухает красными каплями, которые стекают вниз, раскрашивая слишком светлую кожу причудливым рисунком.
Короткий злой стон, и снова наступает тишина.
— Где скрываются остальные мятежники?
Нож снова касается распластанного обнаженного тела.
Бабочка, нанизанная на иглу, вот что это напоминает.
Бога мог бы придумать еще несколько сравнений, но это кажется ему наиболее правильным.
Возможно, следовало бы воспользоваться «Иглой инквизитора», но масан и так ничего не знает. Да и Бога здесь не для того, чтобы выяснять, где находятся укрытия Саббат во Франции, — он знает это и так, они уничтожили их все несколько дней назад.
— Мне надоела тишина, — говорит он, подцепляет зазубренным лезвием краешек надрезанной кожи и медленно тянет на себя.
Кожа отходит от мяса неохотно, и Бога помогает себе ножом.
Помещение наполняется криком: он напоминает то рык, то визг. А потом снова наступает тишина.
Бога отрывает содранную полосу кожи и бросает ее прямо на лицо распластанному перед ним масану. Ошметок плоти, еще сочащийся кровью, сползает на стол, на котором лежит масан, оставляя за собой красно-розовый след.
В воздухе звенит кровь — даже Бога чувствует этот жадный звон.
Масан дрожит, бьется в своих путах, скалится на своего мучителя прорезавшимися иглами.
— Где скрываются мятежники?
Масан тяжело дышит, зрачки полыхают красным, как во время охоты, а руки помимо его воли сжимаются в кулаки. Пройдет еще немного времени, кровь опьянит его окончательно, и тогда он начнет пожирать себя, все части своего тела, до которых сможет дотянуться. Бога умеет ждать.
Масан изгибается, поворачивает голову и вцепляется в свое плечо, по его телу проходит почти ощутимая волна возбуждения.
Бога хватает масана за подбородок, заставляя оторваться от собственной плоти, и зажимает рот ладонью.
Масан вырывается, но Бога намного сильнее.
Запах крови почти осязаем в полутемном помещении.
Масан, уже не контролируя себя, впивается Боге в ладонь, тут же закашливается и мотает головой.
Бога усмехается и продолжает зажимать ему рот.
Пленник конвульсивно дергается в панике, еще не затуманенной Жаждой частью сознания понимая, что вместе с каждой каплей навской крови смерть все ближе к нему.
Никто не хочет умирать, что бы он там ни говорил.
Масан делает над собой усилие, зло сощуривает глаза и снова присасывается к ладони нава.
И тогда Бога отдергивает руку.
Масан почти визжит:
— Сука! — Тело уже не подвластно ему, проснувшаяся Жажда сводит его с ума.
Бога молчит.
— Вам не добраться до моих братьев!
Масан выгибается так, что хрустят суставы.
Бога продолжает молчать, даже не смотрит на пленника, разглядывая, как на ладони затягивается след от укуса.
— Вам не уничтожить нас, мы будем свободны и едины!
— Я уничтожу тебя, это уже что-то. Но сначала ты скажешь мне, где скрываются остальные мятежники.
Бога сам чувствует возбуждение: от того, что так интересующий его ответ близко, совсем близко, в секунде, в одной фразе, в одном стоне. Он должен, наконец, понять, что заставляет мятежников сражаться за политику кардиналов так отчаянно, будто они защищают собственных детей.
— Идеи живут, пока за них умирают, нав.
Бога слишком поздно понимает, что что-то не так.
Он делает шаг вперед и хватает пленника за подбородок. Масан открывает рот, полный крови, и выплевывает собственный язык. Он жадно глотает кровь и расцветает в блаженной улыбке. В красных зрачках пляшет охватившее его безумие.
— Идея...
Бога говорит скорее для себя, чем для почти уже трупа перед ним. Он обхватывает пальцами шею масана и шепчет ему:
— Ты умрешь за нее. За свою мертвую идею. Пусть живет.
Слышится хруст костей.

В отчете для Сантьяги Бога напишет: "Поход очищения во Франции прошел удовлетворительно: разрушено шесть убежищ, уничтожено сто тридцать два мятежника, в том числе три епископа. На территории Франции остались только слабые разрозненные группы масанов, не представляющие угрозы".
А потом допишет в самом низу: "Проблема Саббат вышла за рамки политических разногласий кардиналов и Великих Домов. Лидеры Саббат смогли превратить свои политические цели в идеологию, что значительно снижает вероятность скорого завершения конфликта".

@темы: angst, навы, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет

---

ФБ-2013. команда ТГ

Название: Десять лет
Автор:  Mrs. D.
Бета: fandom Tainyi Gorod 2013
Размер: драббл, 574 слова
Пейринг/Персонажи: нав/люда
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Он всегда приходил по понедельникам
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа


Он всегда приходил ночью.
Десять лет, из месяца в месяц, он появлялся раз в неделю по понедельникам.
Он не пропустил ни одного понедельника за эти годы.
Темный, как сама Тьма, частью которой он был.
Он все делал молча.
Молча раздевал ее: иногда медленно, иногда просто срывал с нее одежду, и тогда утром она собирала по всей квартире свои вещи.
Молча касался: обводил чуткими пальцами полушария груди, дразнил языком соски, терся щекой о живот.
Молча входил в нее: иногда нежно, иногда заламывая ей руки и заставляя шипеть от смеси боли и удовольствия, двигался то быстро, вбивая ее в матрас, то медленно― медленно. Он всегда знал, чего именно ей нужно сегодня.
Когда он уходил, он всегда говорил: "Я приду".
И это означало, что их странные отношения продолжаются.

Она всегда считала, что у нее все будет не так, как у других.
Она считала, что сама его выбрала.
Он точно знал, что все было наоборот.
Она всегда ждала, что ее осудят, когда узнают, что она связалась с навом. Даже представляла, как гордо вскинет голову и скажет, что это ее жизнь.
Она даже хотела, чтобы ее осудили, может быть, вызвали во дворец.
Он же знал, что ей просто хотелось внимания, хотелось быть замеченной.
Но она не была фатой, которая могла стать жрицей через пару лет, он не был даже помощником комиссара Темного Двора, и никому не было до них дела.

Он делал с ней невероятные вещи.
Иногда с кончиков его пальцев срывались темные нити, похожие на сгустки тумана: плотные, осязаемые. И тогда ей казалось, что ее тело ласкают тысячи рук, она выгибалась и бесстыже громко стонала, шептала ему прямо в губы "Еще", а он улыбался, и в глубине зрачков у него мерцали желтые искры.

Когда она пыталась заговорить с ним о политике, он только смеялся.
Когда она пыталась заставить его сходить куда-нибудь, он только качал головой.
Когда она пыталась устроить скандал, он только пожимал плечами.
На все у него был только один ответ: "Зачем тебе это, птаха?"
Он всегда называл ее так, но никогда не объяснял, почему.
Когда она разругалась с матерью, и у нее начались проблемы с деньгами, он молча отдал ей одну из своих карт "Тиградком".
Когда ей нужно было обойти вторую претендентку на место в канцелярии Ее Величества, именно он подсказал ей, как это сделать.
Когда ей не досталось билета на очередную Ночь Клыков и Когтей, он отдал ей свой.

Как-то она обмолвилась, что если что-то случится, ей некого будет позвать на помощь.
Он долго молчал, и в тот момент, когда она уже перестала надеяться, сказал: "Позови меня, птаха".
И дал ей небольшой кулон с выгравированной на нем белкой, грызущей орехи.
Она никогда его не надевала.
За десять лет она позвала его только раз.

Она была на стенах дворца вместе с боевыми магами и дружинниками, а в небе летали драконы.
Вокруг дворца ровными рядами расположилась гвардия великого магистра и твари Кадаф.
Сам дворец горел.
Не оставалось сомнений, что они обречены, и она позвала.
Она не ждала от него спасения или чего-то еще, ей просто хотелось, чтобы вокруг не было этой оглушающей пустоты.
Все они кого-нибудь просили в тот момент, даже королева, наверное.
Он не ответил.
А потом князь отдал приказ о наступлении, и осада дворца была снята за четыре с половиной минуты.
В воскресном выпуске "Тиградком" битву у стен дворца назвали "Лунной фантазией". Зеленый Дом потерял там четырех жриц и четверть боевых магов; из сорока командоров войны в гвардии великого магистра осталось двенадцать. Темный Двор лишился шести гарок.
В понедельник он не пришел.

@темы: angst, навы, гет, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет

---

Название: Smoke and mirrors
Автор:  Mrs. D. &  H.G. Wells
Бета: WTF 007
Размер: миди (7302 слова)
Пейринг/Персонажи: Гарэт Мэллори/ОЖП, Джеймс Бонд, Билл Таннер
Категория: гет
Жанр: драма, политический триллер
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: У неё совершенно изумительные глаза, а когда она хмурится, вертикальная морщинка перечеркивает переносицу, делая выражение её лица немного обиженным и недоумённым. Они обсуждают прошедшую олимпиаду, волнения протестантов в Северной Ирландии, очередной газовый кризис между Россией и Украиной — и на любую тему ей находится, что сказать. Кейт бросает хлёсткие фразы, безжалостно высмеивает чужие промахи, сопровождая свои язвительные комментарии по-настоящему дельными замечаниями, и Мэллори не сомневается ни секунды в том, что она действительно знает, о чём говорит.
Предупреждение: смерть персонажа
Дисклеймер: Все права принадлежат Йену Флемингу и EON Productions

В МИ-6 нет структуры как таковой — трудно структурировать то, чего несколько столетий официально не существовало. Но, проработав в качестве главы МИ-6 три месяца, Гарэт Мэллори постепенно начинает понимать, как функционирует эта странная огромная махина.
Мэллори никак не может привыкнуть к своему новому кабинету, к этим панелям из красного дерева и старомодной зеленой лампе, которой можно кого-нибудь убить.
Время уже за полночь, но, видимо, все решения здесь принимаются именно ночью.
— Вы хотели знать, почему резидентура в Вене подчиняется резидентуре «Б»? — Билл Таннер позволяет себе улыбнуться и пригубляет виски. — В Австрии у нас нет интересов к самой Австрии, но есть интересы к австрийской общине иранцев, которых курирует иранское правительство. Все просто. Резидентуре «Б» подчиняются и резидент в Тегеране, и резидент в Вене. Это сокращает время на передачу информации.
— И все они отправляют отчеты в Лондон.
— Естественно, — кивает Таннер. — Вам и мне. Или только вам.
МИ-6 вытащили на свет не так давно, выставили напоказ как экспонат, и секретная служба сделала то, что делает любой зверь, попадая в ловушку, — постаралась спрятаться ещё глубже, ещё дальше в тень.
Мэллори листает бухгалтерские отчеты, которые ежегодно отправляются на стол к премьер-министру, и понимает, что в них нет ни слова правды. Для тех, кто не умеет читать между строк, разумеется.
Всё в МИ-6 строится на парадоксах: официально подчиняясь Министерству иностранных дел, секретная служба имеет прямой доступ к премьер-министру; официально имея обязательство отчитываться перед общим разведывательным комитетом, МИ-6 на самом деле занимается исключительно тем, что пудрит всем членам комитета мозги. Уж Мэллори знает это, как никто другой.
Фактически, МИ-6 не отчитывается ни перед кем в правительстве.
Гарэт не может понять, хорошо это или плохо, но какая-то часть его сознания, уже мыслящая, как М, уверена: он должен отчитываться только перед Великобританией, только перед Короной, потому что состав кабинета министров меняется, как небо в ненастную погоду; потому что парламент — просто кучка престарелых снобов, позволяющих американцам втягивать себя в войны, а сепаратистам из провинций — поднимать голову и вопить об отделении; потому что, наконец, кто-то в этой стране должен думать о самой стране, а не о политическом пинг-понге.

На Даунинг-стрит неожиданно холодно — или это Мэллори так и не согрелся после похорон. Премьер-министр сидит в своём кресле, откинувшись на спинку и давая, таким образом, понять, что разговор будет приватным. Без удушающих узлов галстуков, не дающих сказать лишнего слова.
— Гарэт, ты идешь туда, чтобы прекратить, наконец, то, что там происходит. Пора этой своре почувствовать жёсткую руку.
Мэллори смотрит на премьера, с которым учился вместе в Оксфорде, но видит срывающийся с неба снег и чёрную землю кладбища, а также молчаливые тени, скорбно замершие вокруг свежей могилы.
— Служба справляется со своими задачами, — ровно говорит он.
— Они действуют автономно, так, как сами захотят, — премьер-министр, поморщившись, подается вперёд, явно закусив удила, и произносит с хорошо выверенной долей возмущения в голосе: — Гарэт, я даже не знаю, на что они тратят все эти деньги.
— На защиту страны, Чарльз, на защиту страны, будь уверен.
Разговор длится ещё минут двадцать, и Мэллори честно пытается рассказать о тех проблемах, с которыми столкнулся, разбираясь в делах МИ-6, но затем понимает, что премьер-министру это совершенно неинтересно, и, вежливо попрощавшись, уходит.
Уже в дверях его настигает вопрос, на который он предпочёл бы не отвечать:
— Гарэт, ты же справишься с этим? Я рассчитываю на тебя.
— Разумеется, — Мэллори оборачивается и слегка улыбается не то бывшему однокашнику, не то самому себе.

МИ-6 уже стала для него больше, чем просто работой, больше, чем просто нуждающимся в починке механизмом. За какие-то несколько месяцев МИ-6 успела стать частью него самого — вместе со всеми теми людьми, что безоговорочно доверились ему, хотя он не заслужил этого.
Идя по коридорам здания на Воксхолл Кросс, Мэллори вдруг понимает, что начинает рассуждать, в точности как его предшественница. И он снова не может решить, хорошо это или плохо.
Он вдруг оказывается в одной клетке вместе со своей конторой, и на совещаниях объединенного разведывательного комитета Мэллори теперь сам вынужден пудрить мозги остальным участникам, потому что даже мысль о том, чтобы раскрыть деятельность подотчетной ему структуры, вдруг кажется кощунственной и совершенно неправильной. На Даунинг-стрит ему приходится применять всё дотоле неизвестное ему мастерство дипломатии, чтобы переключить внимание премьер-министра в какое-нибудь более продуктивное русло, нежели вопросы работы секретной службы. Переступая после этого порог здания на Воксхолл Кросс, Мэллори желает только одного — открытости, но сама МИ-6 похожа на замкнутого подростка, который пытается решить все свои проблемы сам, без помощи взрослых, хотя прекрасно понимает, что ему не справиться. И это вовсе не вопрос недоверия, в этом Мэллори уверен абсолютно.

Кейт Чендлер он впервые видит на одном из совещаний. В Лагосе пропадает британский агент, а вместе с ним и документы высшей степени секретности. Совещание проходит, как обычно — то есть совершенно бесплодно. Таннер прячет глаза и сухо зачитывает куцый доклад, более напоминающий выжимку из самого себя, начальники отделов так же сухо кивают. Мэллори душно здесь, среди этих сдержанных взглядов и осторожных слов. Все они ведут себя так, будто ступают по октябрьскому льду, и этот лед — он сам. Они словно боятся его расстроить, пытаются оградить от чего-то неприятного, и он окончательно убеждается в этом, когда Таннер спокойно подытоживает:
— Всё будет в порядке, сэр. Мы вернём документы, — его голос звучит уверенно и даже бодро, вот только во взгляде у него застыла стеклянная обреченность, как будто он только что сообщил пациенту, что у того рак.
И тут слово берет Кейт Чендлер, заместитель начальника африканского направления аналитического отдела. У неё белоснежная кожа с россыпью веснушек, пронзительные голубые глаза, короткие тёмно-рыжие волосы и тонкая длинная шея. Всё это Мэллори подмечает ещё в тот момент, когда она входит в комнату. Когда же она открывает рот, он узнаёт также, что у неё твёрдый уверенный голос и острый безжалостный язык. Она не старается быть корректной, она не пытается смягчать свои слова, и Мэллори, слушая её, чувствует, будто ему дали пощечину.
— Чёрт возьми! — резко произносит она, и её голос разносится эхом по конференц-залу; Мэллори отстранённо думает, что она кажется совершенно очаровательной, когда её щеки покрывает гневный румянец. — А чего вы хотели? Американцы вытеснили нас из Северной Африки уже чёрт знает сколько лет назад и теперь, под предлогом договора, делятся сведениями. Бросают нам подачки с барского стола, как собакам, когда мы начинаем слишком уж громко рычать. Теперь они положили глаз на юг, а что делаем мы? Мы сокращаем финансирование! И теперь сидим здесь и думаем, что же нам делать. Почему агентов английской разведки так просто похищают, так просто убивают, так просто...
Она замолкает и в наступившей тишине проводит пальцем по губам. Таннер смотрит на неё, как на еретичку, её непосредственный начальник замирает, не зная, что делать и как спасти ситуацию, а сам Мэллори просто тонет в её негодующем взгляде. Она становится для него глотком воздуха, трещиной в этой скорлупе, куда его засунули.
— Продолжайте, — твёрдо говорит он.
Кейт закусывает губу и молчит, понимая, что наговорила лишнего.
— Продолжайте, — Мэллори подается вперёд и смотрит прямо на неё тем самым взглядом, который заставляет нервничать весь объединённый разведывательный комитет.
МИ-6 — это дикий зверь, которого нужно приручить, и Мэллори чувствует, что должен сделать что-то именно сейчас. Он должен показать, что он здесь главный — его не нужно оберегать, его не нужно защищать, наоборот, это он должен защитить их всех. Он вожак этой стаи и должен отвечать за всё происходящее, и никак иначе.
— В последние годы более половины начатых нами операций в Африке заканчивались тем, что нам приходилось отдавать всё американцам. Они привыкли и стали требовать большего — чтобы с ними делились не только информацией, но и информаторами. Очень удобно, чтобы построить собственную сеть. Они не жадные и не бедные, а у нас нет денег на то, чтобы содержать больше трёх агентов в том же Лагосе. В Лагосе! Не в какой-нибудь Уганде. В Лагосе, с его нефтью. Задумайтесь, господин постоянный секретарь: три наших агента — и шестнадцать американцев, не считая тех, о ком мы не знаем. Как вы думаете, кому достанется нигерийская нефть?
Мэллори запрашивает все отчёты по Южной Африке напрямую у Кейт — он знает, что если они пройдут через Таннера, то он получит лишь хорошо отредактированную красивую сказочку.
Отчёт появляется у него на столе на следующий день, и Мэллори понимает, что документ был уже написан — просто ждал своего часа.
Он вызывает её лично. В этот раз она ведёт себя гораздо увереннее и совершенно не стесняется в выражениях, описывая сложившуюся ситуацию. Мэллори озадаченно хмыкает, услышав крепкое выражение от этой хрупкой девушки, но затем приходит к выводу, что ей это даже идёт.
Они проводят в его кабинете почти четыре часа, и Мэллори отчего-то испытывает смущение, ловя на себе насмешливый взгляд Манипэнни, когда та в третий раз приносит им чай. Прощаясь, он сам протягивает Кейт руку для пожатия — и едва не поддаётся соблазну задержать её тёплую, не по-женски уверенную ладонь в своей. Он не пытается обмануть самого себя: она нравится ему, и не только как проницательный и тонкий аналитик. Однако Мэллори слишком хорошо помнит, где они оба работают. Он разжимает пальцы и улыбается. И старается не замечать, как разочарованно опускаются уголки её губ.
Гарэт перечитывает несколько раз её отчёт и собственные заметки, сделанные в ходе разговора, выпивая в процессе четверть бутылки виски. Он меряет шагами свой кабинет, бродя по нему, словно зверь, запертый в клетку. Затем, остановившись, медленно проводит рукой по панели красного дерева и вдруг ловит себя на мысли, что ещё не так давно здесь точно так же ходила прежняя М, прочитав те же самые отчёты. Может быть, тоже залпом пила виски, и бормотала под нос это своё «Чёрт возьми!», и даже разбивала стаканы, бессильная что-либо сделать. Он не сомневается, что подобные отчёты ему могут положить на стол все резидентуры, и наконец начинает понимать, зачем Таннер так оберегает его: от этого бессилия действительно можно сойти с ума. Но он, в отличие от Барбары Маудслей, имеет больше возможностей что-то сделать: у него есть влияние на премьер-министра, он на короткой ноге с некоторыми членами Теневого кабинета, он знаком с руководством МИ-5. Мэллори может и готов действовать, но ему нужно подтверждение... Кейт Чендлер слишком любит свой регион, и Таннер утверждает, что она сгущает краски. Однако сам Таннер, по всей видимости, предпочитает едва видимые акварельные пейзажи, поэтому Мэллори предпочитает спросить человека, который не соврёт ему в глаза, если не пожелает промолчать.


Снова за полночь — в этой структуре все дела действительно откладывают на ночь, — и в его кабинете стоит Бонд, вернувшийся с задания в Египте. Он уже отчитался и ждёт, когда Мэллори отпустит его домой, однако тот тянет, листая отчёты наблюдателей и, наконец, решает задать мучающий его вопрос:
— Как там вообще дела?
Бонд бросает на Мэллори короткий взгляд, прошивающий насквозь, словно автоматная очередь, и сдержанно роняет:
— Там тяжело.
Мэллори просто кивает и отпускает агента. Когда закрывается дверь, он встает, наливает себе виски на два пальца и залпом выпивает.
На следующий день он приглашает Кейт Чендлер в свой любимый ресторан.

У неё действительно совершенно изумительные глаза, а когда она хмурится, вертикальная морщинка перечеркивает переносицу, делая выражение её лица немного обиженным и недоумённым. Они обсуждают прошедшую олимпиаду, волнения протестантов в Северной Ирландии, очередной газовый кризис между Россией и Украиной — и на любую тему у неё находится, что сказать. Кажется, у неё в принципе есть собственное мнение по любому вопросу. Кейт бросает хлёсткие фразы, безжалостно высмеивает чужие промахи, сопровождая свои язвительные комментарии по-настоящему дельными замечаниями, и Мэллори не сомневается ни секунды в том, что она действительно знает, о чём говорит. Её принципы незыблемы, как скалы в Корнуэлле, она не терпит компромиссов и готова отстаивать собственное мнение ровно до того момента, пока сама не посчитает, что ошибалась, и всем этим она похожа на самого Мэллори.
— Они считают, что на вас и так слишком много свалилось, — прямо говорит Кейт, мелкими глотками допивая вино.
— Разве я похож на того, кого стоит жалеть? — спокойно спрашивает он.
— Это МИ-6, — она пожимает плечами и добавляет: — Мы очень хорошие дети. Мы не доставляем родителям неприятностей. Не обижайтесь, они защищают вас так, как умеют.
— А вы? — Мэллори пытается поймать взгляд Кейт, и когда ему это удаётся, он вновь тонет в её глазах.
— А я считаю, что лучшая защита — нападение, — она смотрит на него прямо и улыбается чуть лукаво. И Мэллори сдаётся. Эта женщина сметает любые преграды на своём пути, чётко зная, чего хочет, и Гарэт просто не может сопротивляться её напору.
Он оплачивает счёт, вызывает для неё такси. Она целует его в щёку и не удивляется, когда вместо этого их губы встречаются. Гарэт сам не понимает, как они оказываются в отеле, где он предварительно забронировал номер. Не то чтобы он предполагал подобное завершение чисто делового ужина, но он работает в МИ-6 и уже привык учитывать все варианты.
Гарэт вставляет электронный ключ на ощупь, не отрываясь он губ Кейт, ещё хранящих терпкий привкус вина, и толкает дверь спиной. Она распускает тугой узел под самым горлом Мэллори и, стянув галстук, отбрасывает его в сторону. Он подсаживает её на подзеркальник в крохотной прихожей; одну руку он кладёт ей на бедро и медленно поднимается вверх, задирая при этом короткую юбку, в то время как его губы изучают каждый миллиметр её лица и шеи. Подцепив тонкую резинку её белья, он так же медленно стягивает его вниз. Кейт сама расстёгивает свою рубашку, открывая взгляду Мэллори тонкие ключицы, чёрный кружевной бюстгальтер и гладкий живот; Гарэт целует кожу над краем бюстгальтера, пробует её на вкус кончиком языка, едва ощутимо сдавливает зубами. Дыхание Кейт учащается, и он чувствует губами её пульс.
Он опускается перед ней на колени, окончательно стягивает и отбрасывает в сторону её трусики, а затем поднимает её ноги и ставит себе на плечи. Когда Гарэт смотрит в глаза Кейт, он видит в них неприкрытое желание и лёгкое удивление, словно она всё ещё не может поверить в происходящее. От этого взгляда Мэллори бросает в жар. Он проводит кончиком пальца по внутренней стороне её бедра, ощущая, как тело Кейт отзывается лёгкой дрожью, и прикасается к чувствительной коже губами. Он закрывает глаза и вдыхает её запах, сладковатый и манящий, не оставляющий ему ни единого шанса, ни единой возможности отступить.
Когда он осторожно раздвигает пальцами влажную плоть и дотрагивается кончиком языка до её клитора, Кейт лишь шумно выдыхает и вцепляется ногтями в его плечо.
Потом, когда она засыпает, прижавшись к нему, Гарэт приобнимает её одной рукой и думает о том, что снова не знает, правильно ли всё это или нет. Он никогда не позволял себе служебных романов, никогда не выходил за рамки, но это МИ-6, здесь допустимо то, что не недопустимо нигде больше, и под строгим запретом то, что везде считается нормой. Это другой мир, и Гарэт осваивает его с присущим ему упорством. Мэллори отводит в сторону короткую прядь тёмно-рыжих волос и легко касается губами её виска. В голове лениво крутятся мысли о пропавшем в Лагосе агенте, об активизировавшихся в Шотландии националистах и о неоднозначной ситуации в Индонезии, требующей его вмешательства. И Мэллори неожиданно понимает, что под тихое дыхание Кейт думать обо всём этом становится куда проще. Он улыбается и сам незаметно проваливается в сон.

Следующие несколько недель пролетают почти незаметно. С Кейт он видится урывками — оба слишком заняты, и их свободное время редко совпадает, но при любой возможности они проводят ночи вместе, каждый раз меняя отели. Мэллори регулярно ездит на Даунинг-стрит, представляет объединённому комитету очередные отчёты, посещает совещания, обсуждает обострение кризиса в Индонезии. Он делает крюк по дороге в Париж и наносит визит в Лагос, решив разобраться в ситуации на месте, и понимает, что там уже действительно ничего не исправить. Кризис в Индонезии всё разрастается, военные контракты оказываются под угрозой, и ситуация становится настолько опасной, что Мэллори, всегда склонявшийся к осторожным действиям, почти решается идти ва-банк. Его нервы на пределе, и он чувствует, что находится на грани срыва.
Они с Кейт встречаются в ресторане, как всегда, но сегодня Гарэт почти ничего не заказывает. Он комкает салфетку, цедит виски и по-прежнему думает об прошедшем утром совещании, на котором он представлял отчёт для премьер-министра. Он слишком устал от подколок министра иностранных дел, слишком отчаялся, разбирая положение дел в Джакарте. Мэллори не отпускает злость. Кейт не пытается разговорить Гарэта, лишь молча разглядывает его лицо, вяло ковыряясь в салате. Мэллори перехватывает её взгляд, в котором видит собственное отражение; его глаза темнеют. Гнев и напряжение требуют выхода, и когда Кейт, сбросив одну туфлю, касается стопой его бедра, он понимает, что хочет её — прямо здесь и сейчас, сильнее, чем когда-либо раньше. Кейт улыбается мягко и понимающе. Едва они садятся в такси, она наклоняется к Мэллори, расстёгивает ремень его брюк и оттягивает тугую резинку плотных трусов, едва сдерживающих вставший член. Она проводит языком по всей длине, а затем, губами сдвинув тонкую кожицу, обхватывает головку. Мэллори шипит сквозь зубы и обхватывает затылок Кейт одной ладонью, толкаясь глубже в её податливый рот. Он едва способен назвать свой адрес, когда таксист, паскудно усмехаясь, спрашивает, куда их везти.
В особняке Мэллори, расположенном в дальнем пригороде Лондона, Кейт оказывается впервые, но он не даёт ей времени оглядеться, почти заталкивая в спальню. Она и не сопротивляется, на ходу снимая с Гарэта рубашку и подставляя шею под требовательные, почти болезненные поцелуи, от которых наверняка останутся следы.
— Что случилось? — спрашивает она потом, когда они оба уже просто лежат в постели, разгорячённые и утомлённые. Голова Мэллори лежит у неё на груди, и Кейт ласково поглаживает кончиками пальцев его виски.
— Похоже, кто-то хочет полакомиться нашим пирогом, — негромко произносит Гарэт, закрывая глаза и растворяясь в её прикосновениях; головная боль, терзавшая его весь день, медленно отступает. Мысли проясняются, и он вдруг думает, что только она может дать ему совет, может подсказать правильное решение. И только ей он доверяет достаточно, чтобы принять любую поданную ею идею. Его заполняет какая-то болезненная нежность, и он, подняв руку, крепко сжимает её ладонь, чувствуя ответное пожатие, которое значит для него гораздо больше, чем все проведённые вместе ночи.
— Я могу чем-то помочь? — спрашивает Кейт.
И Гарэт отвечает, не раздумывая.
— Как ты считаешь, — медленно говорит он, — если бы страна, которая много лет не глядя подписывала многомиллионные контракты, вдруг отказались от них, что бы это могло значить?
— Что появился новый игрок, — без паузы отвечает она.
— Но игрока нет, — он вздыхает, продолжая прокручивать в голове варианты.
— Если ты его не видишь, это не значит, что его нет, — шепчет Кейт ему в самое ухо. — Найди его, Гарэт, просто найди его.

Та самая лампа в кабинете больше не вызывает у Мэллори раздражение, и теперь он совершенно уверен, что ею в самом деле легко можно кого-нибудь убить. У неё очень удобная рукоятка, а абажур сделан из металла, и если хорошо размахнуться... Впрочем, если кого-то приложить об панель из красного дерева, то результат тоже может оказаться непредсказуемым. Кабинет Мэллори вообще полон сюрпризов.
Бонд заходит и привычно застывает у двери, подтянутый и невозмутимый, как всегда.
Мэллори протягивает ему папку с заданием и дожидается, пока тот небрежно пролистает её.
— Вопросы? — спрашивает он. Эта небрежность, с которой Бонд всегда читает любые выданные ему бумаги, первое время страшно раздражала Мэллори, его вообще раздражало в 007 почти всё. Однако с тех пор он научился главной науке МИ-6 — внимательности к деталям. Теперь он знает, что за небрежностью Бонда скрываются цепкая зрительная память и склонность к экономности в движениях. Он знает, что этих нескольких секунд хватило Бонду, чтобы изучить информацию и запомнить все исходные данные, и он мог бы повторить всё слово в слово, если бы Мэллори попросил. Но такова уж работа агента разведки — делать вид, что он ни при чём, что ему неинтересно.
— Никаких, сэр, — Бонд улыбается вежливо и чуть снисходительно и разворачивая, демонстрируя идеально сидящий на совершенно прямой спине дорогой пиджак.
— Бонд, — неожиданно окликает его Мэллори, сам не вполне понимая, почему выбирает именно этот момент и почему переходит на почти неформальное обращение. — Вы же хотели что-то спросить, — устало добавляет он, и когда Бонд оборачивается, Гарэт видит на его лице точно такую же усталость, хоть и прикрытую насмешкой.
— Вы действительно послали премьер-министра? — с совершенно мальчишеским любопытством интересуется Бонд.
Мэллори сопоставляет приватный разговор в абсолютно защищённом кабинете на Даунинг-стрит с восхищенными взглядами, которыми его встретили подчинённые по возвращении в штаб-квартиру, и выдыхает сквозь смех, уже заранее зная ответ:
— Откуда у вас такая точная информация?
Бонд самодовольно ухмыляется и легко касается кончиками пальцев нагрудного кармана, из которого торчит ручка — точная копия той, что неизменно таскает с собой сам Мэллори.

Он приезжает в штаб-квартиру затемно и затемно же уезжает. Часы складываются в дни, из дней собираются недели. Всё идёт по накатанной колее, в ставшем уже привычным напряжении. Несколько раз Мэллори вызывают в правительство; министр внутренних дел на внеочередном собрании объединенного комитета предлагает помощь — ведь военные контракты составляют 1,2% ВВП Британии. Когда он произносит это, в его глазах отражается лёгкая снисходительность, но Мэллори лишь фыркает и с несвойственным ему высокомерием отметает все предложения о помощи.
У него больше нет ни времени, ни сил на то, чтобы водить её по ресторанам, поэтому теперь, когда Кейт удаётся вырваться к нему, они скромно ужинают дома. Никаких омаров и лазаний — они легко обходятся тем, что находится в холодильнике, и завтракают банальной овсянкой с тостами. И Мэллори привыкает к этому. Привыкает к её шелковому халату, который она всегда небрежно кидает в спальне, привыкает к её язвительным комментариям, когда она читает новости в утренней газете, привыкает к её запаху в своём доме. Привыкает — и никак не может привыкнуть к тому, что она принадлежит ему, что её блестящий ум и идеальное тело находятся в полном его распоряжении, и он имеет полное право прикасаться к ней, зарываться лицом в её волосы, ласкать языком её грудь и заставлять её стонать и выгибаться навстречу его телу.
Ему нравится с ней разговаривать, нравится её наблюдательность и нетривиальный подход к любой проблеме. Кейт умеет направить его, умеет подсказать деталь, которую он пропустил. Она легко может выстроить цельную картину из его почти бессвязных фраз, из того потока сознания, который он выплёскивает на неё, уже не пытаясь даже как-то структурировать — Кейт всё равно понимает его лучше, чем даже он сам, и к этому тоже оказывается так легко привыкнуть. Он уже не понимает, как мог жить без неё, и все, что происходит между ними, кажется ему до невозможного правильным.
Приближается февраль. Вещей Кейт у него дома становится едва ли не больше, чем в её собственной квартире. Мэллори аккуратно складывает её халат на пуфике в спальне, ставит в стаканчик брошенную на раковине зубную щетку, моет стакан со следами её губной помады. По дороге на работу он просит водителя остановить машину у ювелирного магазина, возвращается, недовольно хмурясь, и просит притормозить ещё у одного. На этот раз Гарэт садится в машину, крепко сжимая в кармане пальто коробочку с кольцом. Он ещё не решил, когда именно это произойдёт, но уже знает, что сделает Кейт предложение.
В штаб-квартире удивительно суетливо, и его уже у дверей просят пройти вниз, в подземные этажи, где располагается оперативный штаб. Пока они идут, дежурный аналитик быстро пересказывает новости: в Индии волнения, в ООН не приняли резолюцию, в Дамаске теракт, в Мадриде засветился агент, в Москве ФСБ вот-вот прижмет целую цепочку, но русские оставляют им шанс вывезти агентов. Мэллори жаль терять половину московской резидентуры, но он понимает, что этих агентов ещё можно будет использовать где-нибудь в другой точке, там, где у Москвы нет интересов. Также ему сообщают, что Бонд выходил на связь, и уже спускаясь в подвальные помещения, Мэллори просматривает лаконичный, но на редкость ёмкий отчёт 007. Кейт была права — в Азии действительно появился новый игрок. Бонд просит активного вмешательства в ближайшие часы. Ситуация достаточно серьезная, и Мэллори вызывает к себе аналитиков по азиатскому региону. После их ухода Мэллори ещё минут тридцать просчитывает все возможные действия, прежде чем дать добро на силовое вмешательство.
Спустя четыре часа после этого Таннер без стука входит в кабинет Мэллори и вместо извинении произносит одно короткое слово:
— Неудачно.
Мэллори не спрашивает, о чём речь, в этом нет необходимости. Он вспоминает, как самоуверенно ухмылялся Бонд, в последний раз покидая его кабинет.
— Что пошло не так? — уточняет он ровно и отстранённо, и лист бумаги, зажатый в его руках, не дрожит.
— Мы не знаем.
Таннер смотрит на Мэллори с болезненным сочувствием, и тому хочется запустить в него чем-нибудь, хоть ручкой, хоть стоящей на столе пепельницей. Чем угодно, лишь стереть это выражение с лица начальника штаба. Они ведь дружили, думает Мэллори с раздражением, это его сейчас нужно жалеть, так какого же чёрта...
— Какого чёрта, — тихим от сдерживаемой злости голосом произносит он, и неожиданно вспоминает свою предшественницу, никогда не стеснявшуюся в подборе слов для выражения своих эмоций. Он так и не смог её понять, пока она была жива. Что ж, зато он прекрасно понимает её теперь.
Он выдыхает сквозь зубы и откидывается на спинку кресла, на пару секунд закрывает глаза, прижимая пальцами веки.
— Я хочу знать все подробности, — произносит Мэллори прежним спокойным тоном, и взгляд Таннера становится непроницаемым.

Когда Кейт заглядывает к нему в кабинет, он сидит неподвижно, глядя в одну точку, а на столе перед ним стоит полупустая бутылка виски. Гарэт поднимает совершенно трезвый взгляд и, криво усмехнувшись, убирает бутылку в сейф.
— Расскажи, — просит она, садясь на край его стола, и тянется, чтобы взять его за руку. Их пальцы переплетаются, и Гарэт легко сжимает её ладонь.
— Не здесь, — он качает головой и отодвигает своё кресло, чтобы встать. Мэллори хочется обнять её, прижать к груди, ощутить исходящее от неё тепло, вдохнуть её запах — только чтобы убедиться в том, что она здесь, рядом с ним. Он никогда не думал, что терять агентов настолько тяжело и больно, — или он просто слишком привык к Бонду?
Они садятся в машину — своего водителя Гарэт отпустил ещё днём, когда понял, что задержится дольше обычного, и домой его везёт Кейт на своей старой «тойоте». Всю дорогу Мэллори молча смотрит в окно. Лишь когда они въезжают в тёмный гараж возле его дома, он негромко произносит:
— 007 не вернулся с задания.
Кейт бросает на него пристальный взгляд, и Гарэт понимает, что она вряд ли знала Бонда лично. Но она лишь внимательно смотрит ему в глаза, затем касается ладонью его щеки и нежно целует в губы.
— Иногда мы умираем, Гарэт. И зачастую мучительной смертью. Но все мы знаем, что умираем за свою страну.
Мэллори качает головой, а затем, после небольшой паузы, едва слышно спрашивает:
— Я все ещё похож на того, кого нужно жалеть?
Её губы трогает слабая улыбка. Кейт гладит его большим пальцем по щеке и твёрдо отвечает:
— Нет, конечно же, нет.

Мэллори практически ночует в штаб-квартире, пытаясь выправить ситуацию в Индонезии, и ему это почти удаётся, хотя бесконечные звонки министра иностранных дел не вызывают особого подъёма духа.
Он прикладывает массу усилий, чтобы завершить все дела до конца недели, но Кейт говорит ему, что должна уехать в Саффолк к тете, так что Мэллори всё равно проводит все выходные в здании на Воксхолл Кросс. В субботу вечером он навещает Темз-Хаус и проводит несколько часов в компании главы МИ-5. Когда посреди разговора с языка Гарэта срывается язвительное «младшая сестра», его собеседник лишь добродушно ухмыляется и заверяет: «Так и должно быть, Гарэт, эти засранцы очень быстро обращают честных британцев в свою веру». Из Темз-Хаус Мэллори выходит с прямой спиной и заручившись поддержкой соседа с противоположного берега. Джонатан, с которым Мэллори знаком уже лет пятнадцать, очень любит называть свои игры в песочнице «заботами о национальной безопасности». Гарэт знает, что такое национальная безопасность на самом деле, но вежливо позволяет своему коллеге считать по-другому: до тех пор, пока они оба искренне верят в то, что должны отчитываться только перед Короной, им приходится играть по общим правилам.
Кейт приходит к нему в кабинет в понедельник и с заговорщическим видом кладёт на стол пухлую папку с только что отпечатанными документами, на которых красуется гриф Центрального Разведывательного Управления США.
— Надеюсь, я не ошиблась, и ты готов сыграть, — говорит она и торжествующе улыбается — её губы остаются сжаты в тонкую полоску, но Гарэт знает её достаточно хорошо, чтобы заметить, как неуловимо меняется выражение глаз.
В папке лежит очень подробный план предстоящей операции ЦРУ по перехвату большой партии оружия из Азии в Африку.
Кейт усаживается в кресло и продолжает улыбаться, пока Мэллори, нетерпеливо хмурясь, читает принесённые ею документы. Когда он снова поднимает на неё взгляд, Кейт наклоняется вперёд и поясняет:
— Мы помним Лагос, мы никогда ничего не забываем. И если не скажет Таннер, то скажу я, потому что ты должен это знать, — она говорит с той жаркой уверенностью, которая сметает на своём пути любое сопротивление, и глаза её сверкают голубым льдом. — Если бы американцы не решили вмешаться, ничего бы не случилось. Но янки так любят бряцать оружием, так любят, чтобы всё делали за них. Это наш шанс, Гарэт, шанс вернуть влияние в регионе.
Мэллори долго молчит, изучающе глядя на нее, а потом очень тихо спрашивает:
— Где ты это взяла?
— Чёрт возьми, какая разница! — она вспыхивает и зло смотрит на него. — Может, я переспала с координатором ЦРУ и выкрала эти бумаги у него. Может, шантажировала кого-то в посольстве или даже убила. А может, я вообще финансирую террористов вместо того, чтобы платить налоги.
— Ты понимаешь, что я не могу воспользоваться этой информацией, пока не узнаю её источник? — устало говорит Мэллори, бессознательно проводя пальцем по обложке папки. В этот момент он чувствует себя глубоким стариком.
Кейт замирает, теряя запал, и, потянувшись вперёд, касается через стол его руки.
— Просто поверь мне, Гарэт, — тихо произносит она с мольбой во взгляде. Он смотрит ей в глаза, отчётливо понимая, что не готов с ней ругаться. Поэтому он кивает и отвечает:
— Мне надо всё обдумать, хорошо?
— Хорошо, — она улыбается ему, и Мэллори улыбается в ответ. — Я могу идти, М? — подчёркнуто официально спрашивает Кейт.
— Да, мисс Чендлер. Можете идти, — разрешает Мэллори и перестаёт улыбаться, лишь когда за ней закрывается дверь. Он ещё раз просматривает документы, хмурясь всё сильнее с каждой страницей, и вызывает Таннера.
МИ-6 — это лабиринт из кривых зеркал, и главное правило здесь — всё не то, чем кажется. Каждое событие состоит из слоёв, каждый слой — лишь следствие чего-то более крупного, каждое следствие — всего лишь кусочек на огромном мозаичном полотне.
— У мисс Чендлер весьма неоднозначная репутация, — замечает Таннер. — Кажется, она сумела вмешаться туда, куда вмешиваться не стоит.
Мэллори абсолютно с ним согласен, и потому его беспокойство за Кейт становится ещё сильнее.

События, на первый взгляд совершенно не связанные друг с другом, свиваются в тугую спираль: сорванные военные контракты в Индонезии, убийство английского агента в Лагосе, давление правительства и, как ключ ко всему, предстоящая американская операция. Мэллори подсознательно чувствует, что все это — ниточки одной большой паутины, но никак не может понять, какая роль ему досталась: паука или жертвы? Или наблюдателя? Но вокруг него сплошные кривые зеркала, и, примеряя на себя образ хищника, можно незаметно для себя оказаться запутавшейся в чужой паутине добычей. В стране тоже неспокойно, протестанты в Ольстере устраивают погромы, кулаками и разбитыми стеклами отстаивая своё право на единство с Британией, — кто бы мог подумать, что всё так повернётся.
Уже весной к нему, прямо на Воксхол Кросс, заявляется Джонатан и, криво усмехаясь, говорит:
— Младшая сестра пришла к старшей.
Таннер поднимает их агентов в Ольстере и Дублине, и уже через два дня у Джонатана на столе лежат списки людей в Ливерпуле и Глазго, связанных с погромами в Белфасте.
«Мне бы твои проблемы», — не удержавшись, приписывает Мэллори в углу одного из листов, прежде чем поставить размашистое «М». У него всё не выходит из головы та американская операция, до которой остаётся всего две недели.
Кейт так и не переезжает к нему, хотя по-прежнему проводит большую часть времени у него дома. Мэллори рад её присутствию, но сил теперь хватает только на то, чтобы дотащиться до кровати, раздеться и уснуть беспробудным сном до самого утра. Ему постоянно снится чёрная земля, припорошенная снегом, и тени, толпящиеся вокруг.
Кольцо так и остается лежать в коробочке, запертой в нижнем ящике его стола, — сейчас не самое подходящее время для налаживания личной жизни.
Кейт утверждает, что отчёт попал к ней совершенно случайно, через десяток информаторов. Таннер темнит с выводами и пытается усилить охрану Мэллори. Гарэт вежливо отказывается от заботы Таннера и лично проверяет рассказ Кейт. Он доверяет ей, но осмотрительность и дотошность уже входят у него в привычку, и он понимает, что не сможет спокойно спать, пока во всём не убедится. Когда всё подтверждается, он не испытывает укола совести — ему нечего стыдиться. Он лишь выдыхает и начинает ещё упорней искать, где же затаился подвох. У каждого события есть несколько слоёв, и Гарэт должен убедиться, что последствия его решений не ударят по Кейт.

Его вызывают на Даунинг-стрит. Премьер-министр сидит в своём удобном кресле так, будто проглотил жердь.
— Я на тебя рассчитывал, Гарэт, — устало говорит он.
— Я никого не подвёл, — парирует Мэллори и смотрит на своего бывшего — теперь он это отчетливо понимает — друга с вежливой холодностью.
— Разговора не получится, — констатирует Чарльз со вздохом.
— Когда одна из сторон не желает слышать другую, разговор, как правило, не складывается, — уточняет Мэллори и встаёт.
— Ступай, — уже в спину слышит он. Премьер всегда любил оставлять за собой последнее слово.
Только пройдя второй пост охраны на Воксхолл Кросс, Мэллори чувствует себя в безопасности.

Мэллори не разведчик, он ещё лишь осваивает всю многогранность поглотившей его тени, но когда-то он был солдатом и прекрасно помнит ощущение надвигающейся бури, которое пронизывает воздух, словно ток. Это чувство не отпускает его, не дает расслабиться, и с каждым шагом Мэллори напряжение, витающее в воздухе, лишь усиливается.
Он передает аналитикам исходные данные и просит проанализировать их отдельно по каждому направлению. Он бросает в разговорах с начальниками отделов ничего не значащие намеки, скрупулёзно записывает, кому и что именно сказал, затем перечитывает и сжигает бумагу — МИ-6 учит осторожности. Мэллори инициирует совещание разведывательного комитета и отправляет две группы агентов в Алжир.
Он планирует операцию настолько тщательно, будто от неё зависит его собственная жизнь. Он придирчиво выбирает агентов и старается не думать о том, что не может послать самого лучшего, потому что его больше нет.
Он начинает избегать Кейт. Это один из немногих доступных ему способов защитить её, потому что угроза в воздухе становится почти осязаемой. Таннер молчит, но в его взгляде отражаются сдержанное неудовольствие и беспокойство. Мэллори встречает этот взгляд холодной усмешкой; он уже всё решил, но Таннер всё равно каждый вечер отдаёт телохранителю короткий приказ проводить шефа до самой двери дома.
Совещание разведывательного комитета, на котором он, по уже разнёсшимся слухам, собирается объявить негласную войну, назначено на утро вторника. На вечер понедельник у Мэллори совсем другие планы. Звенящий от напряжения воздух пахнет опасностью и металлом — Гарэт слишком хорошо знает этот запах, чтобы не узнать его.
Он собирает оперативное совещание. Все поражены: МИ-6 давно уже не проводила таких масштабных операций. Мэллори прячет улыбку, довольный тем, что сумел стряхнуть с них пыль. Один лишь Таннер молчит и мрачно наблюдает за тем, как его коллеги обсуждают детали операции, которая никогда не случится.
Кто-то слишком хочет, чтобы Британия вмешалась в игры кузенов с другого континента. Ставки слишком высоки, и Мэллори не собирается рисковать своей страной. Только собой. МИ-6 учит не только оставаться в тени, МИ-6 учит выходить из тени на самый яркий свет, невзирая ни на что, когда это требует безопасность Короны. И вот сейчас Мэллори переступает границу тени, выходя в освещённый круг, и раскрывает свои карты:
— Завтра мы будем настаивать на том, чтобы отменить операцию.
Он уходит. Его провожают недоумёнными взглядами и встревоженным шёпотом. Увязавшийся за ним Таннер открывает для Мэллори дверцу машины и зачем-то напутствует: «Будьте осторожны, сэр». Мэллори рассеянно кивает, слишком занятый собственными мыслями, и не замечает сквозящих в обычно ровном голосе Таннера ноток одобрения и... восхищения?

Он отпускает охранника и аккуратно прикрывает за собой дверь, оказываясь в темноте дома. Едва слышно скрипит, поворачиваясь в замке ключ. В тишине этот звук кажется Гарэту оглушительно громким, как и его собственные осторожные шаги. Ветки деревьев стучатся о стекло под порывами ветра, и тусклые пятна света на полу идут рябью.
Мэллори делает несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, и вдруг понимает, что и так абсолютно спокоен.
Он всё делает медленно, без спешки. Ставит на пол кейс с документами, небрежно бросает на кресло пальто и шарф. В сером полумраке каждое движение кажется каким-то замедленным, как во сне или под водой.
Мэллори проверяет, надежно ли заперты окна на обоих этажах, осторожно задёргивает шторы и спускается обратно в кухню. Стол рассечён пополам узкой полосой света, падающего из окна. Мэллори кладёт пистолет на эту полосу, механически выравнивает его, чтобы дуло лежало ровно вдоль границы света и тени.
Напряжение, не отпускавшее его последнее недели, вдруг уходит, уступая место хладнокровной уверенности в себе. Что-то подобное, должно быть, испытывает хищник, затаившийся в ожидании жертвы.
Гарэту остаётся только ждать, потому что он использовал уже все свои уловки, расставил ловушки везде, куда смог дотянуться, и теперь нужно проявить немного терпения, надеясь, что у неизвестного противника нервы сдадут раньше. Мысль о том, что никакого противника может и не быть, Мэллори отметает сразу — он слишком доверяет своим инстинктам.
В замке снова поворачивается ключ. Мэллори, прижимаясь к стене, тенью скользит к двери, уходя с вероятной траектории возможного выстрела.
На пороге стоит Кейт и кутается в лёгкий плащ.
— Гарэт? — неуверенно зовёт она, и Мэллори, не давая ей опомниться, резко тянет девушку к себе и захлопывает дверь.
— Зачем ты приехала? — шепчет он, прижимая Кейт к стене в коридоре, и целует её в висок. От её волос пахнет жасмином и лондонскими туманами. Спокойствие Мэллори рассыпается в одно мгновение; ему делается страшно при мысли о том, что Кейт может оказаться рядом с ним в случае нападения. — Зачем ты приехала? — повторяет он.
— Что происходит, Гарэт? — встревожено спрашивает она. — Я приехала, когда узнала, что ты изменил своё решение. Что-то случилось, изменились обстоятельства? — она пытается поймать его взгляд, но Мэллори настороженно вглядывается в темноту за окном.
— Я не менял решение, — отстраненно говорит он.
— Что значит, не менял? — хмурится Кейт.
Мэллори вздыхает, молчит несколько секунд и, всё же посмотрев на неё, отвечает предельно честно:
— Это был блеф. Я хотел знать, кто сливает информацию.
— Узнал? — внезапно очень холодно спрашивает она, и Мэллори почти успевает удивиться ее реакции, когда от окна раздается какой-то скрежет. Он резко оборачивается, инстинктивно заслоняя Кейт собой, и слишком поздно понимает, что это всего лишь бьётся об окно ветка.
Удар в затылок оказывается недостаточно сильным, чтобы полностью лишить Мэллори сознания, и он смутно осознаёт происходящее, когда Кейт с трудом подтаскивает его бесчувственное тело к батарее в гостиной и защёлкивает стальные наручники на его запястье. Гарэт пытается сопротивляться, но не чувствует своего тела. Проходит несколько долгих минут, прежде чем в голове немного проясняется, и ему удаётся кое-как сесть.
Кейт сидит напротив на него, подтащив поближе стул; у неё на коленях лежит его собственный пистолет. Гарэт закрывает глаза; ему кажется, когда он снова откроет их, окажется, что это был просто сон, дурная шутка переутомлённого разума. Однако хлесткая пощечина недвусмысленно намекает на то, что это реальность.
Мэллори не спрашивает её ни о чём. Он просто смотрит Кейт в глаза, пытаясь понять, как это могло случиться с ним. Она криво улыбается и откидывает голову назад, тем самым уверенным жестом с оттенком превосходства, которым он всегда любовался.

— Даже жаль немного, что ты так и не догадался, — мягко говорит она. — Почему тебе хватило глупости поверить в мои чувства, но не нашлось достаточно доверия, чтобы принять мой план? А ведь я в тебе почти не сомневалась. Неужели я зря потратила столько сил, чтобы заставить тебя влюбиться в меня? Кстати, — она растягивает губы в злой улыбке, — я видела кольцо. Это было очень... трогательно.
Она негромко смеётся, и Мэллори дёргается от презрения в её голосе. Однако та часть его сознания, которая уже срослась с МИ-6, хладнокровно просчитывает варианты, пытаясь найти хоть какой-то выход. Для этой части сознания Гарэта эмоций сейчас просто не существует.
Кейт достает из сумочки сигареты и с наслаждением затягивается своим вишнёвым «Richmond».
— Ты жалок, — констатирует она. — Вы все такие. Только и думаете, что о бюджетах и нефти, делите сферы влияния, но вам ведь совершенно плевать на людей, которые живут у вас под самым носом. Вы о них даже не вспоминаете.
Она прикрывает глаза, но так и не опускает пистолет:
— Я была в Виндхуке на задании несколько лет назад. Меня крепко прижали, я была одна в совершенно незнакомом городе... Знаешь, там совсем другие люди. Неиспорченные. Искренние. Не такие, как мы. Они живут своей жизнью и понятия не имеют, какой ценностью обладает их земля в глазах больших серьёзных политиков. А потом приходим мы. И их мир превращается в ад. Ты знаешь, ведь Британия всегда всем всё портит, даже индейцы были счастливы, пока не появились мы.
Мэллори смотрит на неё с удивлением; его охватывает злость — ему надоело её слушать.
— Вы слишком многословны для профессионала, мисс Чендлер. Давайте закончим с этим поскорее, — произносит он почти лениво и устало морщится. — У меня и так уже по вашей милости болит голова.
Он закрывает глаза, но она снова бьёт его по щеке и срывается на крик:
— Смотри на меня, трусливая сволочь!
И он смотрит — смотрит прямо в её голубые глаза, такие странно незнакомые и злые. Потом он слышит глухой хлопок выстрела и чувствует тёплые брызги на своём лице.
Тело Кейт нелепо заваливается на бок.
— Прошу прощения, сэр, я едва не опоздал к развязке, — слышит Мэллори и различает тёмный силуэт, замерший в проёме двери.
— 007?
— Неожиданно, знаю, но лучше привыкайте сразу, — Бонд подходит ближе, переворачивает Кейт носком ботинка, осторожно, чтобы туфель не коснулась растекающаяся по паркету лужа крови, садится на корточки рядом с телом и хладнокровно рассматривает то, что осталось от её лица после столкновения выпущенной из вальтера пули в затылок девушки. — Мертва, — констатирует он и цепким взглядом осматривает Мэллори. — Вы целы, сэр?
Гарэт механически кивает, не в силах оторвать взгляд от пропитавшейся кровью копны тёмно-рыжих волос. Бонд расстёгивает наручники и помогает шефу подняться на ноги. Тот дрожащей рукой проводит по лбу и заставляет себя отвернуться.
— Я успел, Билл, — говорит Бонд в воздух, и Мэллори понимает, что Таннер незримо присутствует с ними через крошечный передатчик в ухе 007. — Да, всё в порядке. — Бонд замолкает на пару секунд, затем бросает оценивающий взгляд на Мэллори, переводит его на тело Кейт Чендлер и коротко бросает: — Нет, спасибо, я справлюсь.

Бонд уезжает, забрав труп, и обещает скоро вернуться. Гарэт смотрит на залитый кровью паркет и думает о том, что надо бы вытереть пол. Но вместо этого он поднимается на второй этаж и достаёт из бара в своём кабинете запечатанную бутылку скотча.
К тому времени, когда Бонд приезжает обратно, Мэллори уже изрядно пьян, хотя от бутылки остаётся около половины — истощённый бессонницей и нервами организм поддаётся действию алкоголя быстрее обычного. Бонд берёт стакан и наливает себе виски.
Мэллори даже не смотрит на него. Его взгляд намертво прикован к фотографии, стоящей на рабочем столе. Бонд замечает, что стекло рамки разбито, видит осколки на полу, но никак не комментирует свои наблюдения. Гарэт заговаривает с ним сам, не выдерживая давящей тишины.
— Наверное, мне стоит подать в отставку.
— Чушь, — фыркает Бонд. — Если бы каждый агент, обманутый женщиной, уходил после этого в отставку, в МИ-6 осталась бы одна только Манипэнни. — Он делает паузу, задумавшись, и добавляет: — Ну, ещё Кью, наверное.
Мэллори невольно усмехается. Его дыхание становится более глубоким и ровным, плечи чуть расслабляются, и сам он постепенно отмирает, переставая напоминать каменную статую. На него наваливается дикая усталость, глаза начинают закрываться сами собой, но он находит в себе силы, чтобы задать Бонду ещё один вопрос:
— Скажите, Джеймс, — говорит он, впервые обращаясь к 007 по имени, но тот никак не реагирует, и Гарэт продолжает, — скажите, неужели всегда будет только так?
Он не уточняет, что именно имеет в виду, но Бонд понимает всё и так. Он медленно пожимает плечами, словно это движение причиняет ему боль, усмехается, глядя в стакан, и лишь затем поднимает твёрдый взгляд на Мэллори.
— Это МИ-6, сэр. Неужели вы всерьёз думали, что тут хоть что-то может быть нормальным?
В его взгляде плещется отражение собственной боли Мэллори, и тот, чуть помедлив, кивает, принимая оба ответа — и высказанный, и оставшийся непроизнесённым. Он ставит на стол недопитый виски и нетвёрдой походкой уходит в спальню, взмахом руки отвергнув помощь Бонда.
Он не настолько беспомощен.

На Воксхолл-кросс, как всегда, спокойно. На Даунинг-стрит, как обычно, суетливо. Уайтхол привычно безмолвен, а Тауэр по-прежнему возвышается над Лондоном. В Темз-Хауз Джонатан, разумеется, пьёт свой ирландский виски, не забывая при этом на чем свет стоит костерить ирландцев. Мэллори на противоположном берегу цедит скотч и слушает неторопливый рассказ Таннера. Бонд сидит чуть позади и, кажется, полностью поглощён изучением своего стакана — тоже вполне стандартная картина.
— Я прошу прощения, сэр, — сокрушённо говорит Таннер. — В какой-то момент мы даже начали подозревать вас.
— Поэтому Билл решил, что я должен умереть, — перебивает его Бонд, по-прежнему не глядя ни на кого. — Должен же был кто-то присматривать за вами.
— Следить, вы хотели сказать, — хмыкает Мэллори.
— Присматривать, — мягко повторяет Бонд и добавляет: — И присматриваться.
Таннер вертит в руках папку, так и не прикоснувшись к предложенному виски; Бонд встаёт и хлопает его по плечу.
Мэллори ловит взгляд 007 и кивает.
— Спасибо, мистер Таннер, мистер Бонд, можете идти.
Таннер просто кивает и выскальзывает из кабинета. Бонд идёт за ним, но оборачивается на пороге и очень тихо произносит:
— Иногда бывает, что мы сходим с ума.
Мэллори смотрит на закрывшуюся за агентом дверь и проводит кончиками пальцев по обложке досье на Кэтрин Чендлер, мотивов которой он не поймет уже никогда. Её тело так и не нашли, и в графе «причина смерти» стоит многозначительное «пропала без вести».
Мэллори обводит ногтем твёрдую «К», вызывает Манипенни и потягивает ей досье.
— Куда его? — спрашивает Ив, не понимая, откуда у шефа взялась эта папка — ведь все документы проходят через неё.
Мэллори смотрит на неё чуть удивленно, будто уже забыв о том, что именно держит в руках. Он молчит пару секунд, а потом небрежно роняет:
— В архив.

@темы: правь Британия!, этожбонд!

---

WTF-13: и обязательно будет продолжение

Название: Die and live again
Автор:  H.G. Wells &  Mrs. D.
Бета: WTF 007
Размер: миди (4655 слов)
Пейринг: Джеймс Бонд/Веспер Линд
Категория: гет
Жанр: драма, экшн, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Веспер отчаянно хватается обеими руками за решетку двери и широко распахнутыми глазами смотрит на прорывающегося к ней Бонда. Это было бы так просто, если бы она погибла сейчас, так просто и так правильно. В настоящий момент это всё, что она может сделать для Джеймса, всё, чем она может его защитить. Но, Господи, как же сильно она хочет жить.
Предупреждение: смерть персонажа, AU
Дисклеймер: Все права принадлежат Йену Флемингу и EON Productions

Лучшее время для посещения Венеции — с марта по май. Так пишут во всех путеводителях. И всё равно толпы туристов приезжают летом, когда Венеция погружается во влажную духоту, а площадь Сан-Марко забита так, что невозможно пройти, не столкнувшись с кем-нибудь. Впрочем, площадь Сан-Марко забита туристами круглый год.
Веспер раздёргивает шторы и впускает в спальню солнце; луч света ползет по лицу Джеймса, тот жмурится и скрывается под одеялом, недовольно что-то ворча про ранние подъемы и заслуженный отпуск. Веспер улыбается сама себе и несколько минут стоит у окна, наслаждаясь весенним теплом средиземноморья, потом всё же задёргивает шторы обратно и возвращается в постель. К Джеймсу.
Венеция встретила их бухтой, полной сверкающей на солнце воды, уютным ресторанчиком с потрясающей лазаньей и хозяином-корсиканцем, отелем с видом на залив и ощущением, что всё будет хорошо.
Лучше бы они не устраивали прогулку по городским каналам.
Мгновения, сплетённые из объятий Джеймса и горячего песка озера Ницца, из солёного воздуха и криков чаек в венецианском заливе, из поцелуев и бесполезной надежды, что о них забыли, — всё это рушится в тот момент, когда она видит Геттлера на берегу Гранд-Канала. С того самого момента, когда она заметила одноглазого помощника мистера Уайта, замершие было в её голове часы, ведущие отсчёт до её личного апокалипсиса, снова начали тикать.
У неё не возникло даже мысли рассказать обо всём Джеймсу — он и так погряз во всём этом слишком глубоко, и лишняя информация стала бы для него камнем, который утянет его на дно. Квант — трясина, поглощающая всё, до чего может дотянуться, и пусть сама Веспер уже всецело в его власти — Джеймса она им не отдаст.
Она падает на постель рядом с Бондом и ласково трется щекой о его плечо, гладит по спине кончиками пальцев, то легко касаясь подушечками, то щекоча кожу ногтями. Бонд довольно щурится, выгибается под её прикосновениями, а потом резким хищным движением, напоминающим о его профессии, переворачивает Веспер на спину и нависает над ней. Она запрокидывает голову, подставляя под жадные поцелуи беззащитную шею.
Звук оповещения о входящем СМС сплетается со стоном Веспер, когда Джеймс прикусывает мочку её уха, и она отталкивает его, чтобы завершить этот чёртов обратный отсчёт, стучащий у неё в голове метрономом.
Всё совсем не похоже на шпионские фильмы: ни встреч на мосту без двух минут как пробьет полночь на часах ближайшей церквушки, ни тайников в стенах неприметных домов — только обычная утренняя СМСка, которая может быть чем угодно, от рекламной рассылки до банального «как дела?» давнего знакомого.
Веспер надевает красное платье. Она может найти этому выбору множество разнообразных объяснений: например, оно ей безумно идёт, оттеняя бледную кожу; его подарил Джеймс; оно красное, и крови на нём не будет видно, — но на самом деле это платье просто первое, что попадается ей, когда она открывает чуть подрагивающими руками их общий чемодан. И она надевает именно его.
Они расстаются у входа в отель. На полчаса, как думает Джеймс. Навсегда, уверена Веспер.

Улицы Венеции наполнены свежим ветром и запахом выпечки, ароматом кофе и звоном колоколов собора Святого Марка, тенями от нависающих над каналами домов и холодом, притаившимся в воде.
С Геттлером они встречаются в заброшенном дворике где-то в центре. В Венеции полно таких дворов — с коваными решетками и глухими стенами, колоннами и позабытыми с самого средневековья щербатыми статуями. Веспер стоит напротив Геттлера и его спутника — то ли телохранителя, то ли компаньона — и медлит, не решаясь отдать кейс. У неё есть тысяча причин, чтобы не отдавать его, но самая главная — она просто боится. Она боится того мгновенья, когда кейс окажется в руках Кванта, того мгновенья, когда её жизнь перестанет стоить сто пятьдесят миллионов. Тем не менее, она отдает деньги Геттлеру и выдыхает: больше от неё ничего уже не зависит.
Веспер ждет чего угодно: пули в лоб, удавки на шею, простого «иди» — но не того, что Геттлер схватит её, приставит нож к горлу и прокричит в пустоту «Я убью ее». И уж точно она не ждёт, что пустота отзовётся выстрелами. Джеймс всё-таки пошёл за ней. Неужели его невозможно остановить?
Её тянут вглубь переулка, затаскивают в какой-то заброшенный дом; Веспер чувствует холодное лезвие ножа у самой кожи, слышит автоматные очереди. Она отчётливо представляет себе одинокую тень, скользящую между колоннами и останавливающуюся лишь для того, чтобы сделать ещё несколько выстрелов, но всё, что она видит — это яркое венецианское небо. Веспер думает о том, что Джеймс ещё может спастись, если Геттлеру удастся просто скрыться вместе с ней и деньгами; это было лучше для них для всех, это было бы правильнее. А потом всё, что до этого казалось правильным, разлетается брызгами воды, когда от выстрела взрываются баллоны с воздухом.

Веспер понимает это со всей отчётливостью, когда оказывается запертой в кабине лифта. Здание рушится прямо на глазах, опоры лифта, не выдержав, ломаются, и вся конструкция заваливается на бок, придавливая собой одного из людей Геттлера. До того момента, когда сама кабина провалится в стремительно поднимающуюся воду, остаются считанные мгновения. Веспер отчаянно хватается обеими руками за решетку двери и широко распахнутыми глазами смотрит на прорывающегося к ней Бонда. Это было бы так просто, если бы она погибла сейчас, так просто и так правильно. В настоящий момент это всё, что она может сделать для Джеймса, всё, чем она может его защитить. Но, Господи, как же сильно она хочет жить.
Бонд всё же добирается до лифта и голыми руками, ломая ногти и не жалея окровавленные руки, пытается сорвать замок. Он бросает на Веспер всего один взгляд — и она вздрагивает от того, каким безумным он кажется в этот момент. Словно во всей вселенной для Бонда не существует сейчас ничего, кроме этого проклятого замка. Словно вся его жизнь зависит от этого.
И когда он одним рывком распахивает дверцы кабины и в последний момент успевает выдернуть Веспер из уходящей вниз металлической коробки, она не может заставить себя сопротивляться. Что бы ни произошло дальше, даже если он будет её ненавидеть, даже если её ждут допросы и пытки в МИ-6, даже если позже она будет жалеть об этой минутной слабости — всё это не имеет никакого значения в сравнении с этим его взглядом.
Бонд крепко держит её за обе руки и не произносит ни слова. Он снова ловит взгляд Веспер, и теперь в его глазах не отражается ровным счетом ничего. Бонд дожидается её кивка и бросается к лестнице наверх, на крышу уже почти утонувшего дома, таща Веспер за собой. Его пальцы до боли впиваются в её запястье. Сверху на них сыплются куски штукатурки и обломки деревянных балок и перекрытий. Одна из таких балок пролетает совсем рядом с ними и поднимает фонтан брызг, опустившись в воду. Веспер испуганно вскрикивает и отшатывается в сторону; Бонд оборачивается, и в его взгляде, на миг лишившемся непроницаемости, видна тревога. Он останавливается на всего на одно мгновение, слишком короткое, чтобы за него успело что-то произойти, но судьбе хватает и этого. Целый кусок выпадает из стены над ними, и Бонд, в последнюю секунду уловивший движение, едва успевает оттолкнуть Веспер в сторону. Тяжелая глыба из штукатурки и известняка просто задевает краем голову Бонда, но этого хватает, чтобы сбить его с ног, и он падает вниз, в мгновенно проглатывающую его водную бездну.
Веспер замирает всего на миг, прежде чем прыгнуть за ним следом. Лишь погрузившись в воду, она понимает, что нырять прямо в платье было не самой удачной идеей. Ткань, мгновенно намокнув, становится тяжелой и сковывает движения; в поднятой известняковой трухой мути ничего не видно, и Веспер несколько раз приходится выныривать, чтобы набрать в лёгкие больше воздуха, прежде чем снова вернуться под воду.
Она находит его, когда уже почти отчаивается в успехе своих поисков. Бонд лежит неподвижно; его левая рука прижата каким-то бетонным блоком. Сдвинуть его в сторону не составляет труда, и, поднимаясь вверх, к свету и воздуху, Веспер упорно гонит прочь мысль о том, что, пробыв на дне столько времени, Бонд просто не может всё ещё быть жив.
Здание погрузилось уже почти полностью, и вода бурлит, пробиваясь сквозь старые вентиляционные отверстия и дыры в крыше. Веспер выбирается на плоскую поверхность и с трудом вытаскивает за собой Бонда. Он всё так же недвижим, и когда Веспер прижимается ухом к его груди, она понимает, что он не дышит.
Она старательно делает ему искусственное дыхание и массаж сердца, хотя прекрасно знает, что это уже никак не может помочь. Внутренний голос мягко подсказывает, что есть другой путь, но Веспер не слушает его, скованная лишающим воли страхом. Всё повторяется, понимает она, но в этот раз у неё нет под рукой портативного дефибриллятора, а в наушнике не звучат указания координатора, да и сама ситуация куда меньше располагает к хладнокровным действиям. Время идёт, и всё более очевидным становится то, во что она не хочет, не может поверить: Бонд мертв. Из ран на его груди и спине и рассечённого виска ещё сочится кровь, но остановившееся сердце больше не гонит её. Веспер закрывает глаза, утыкается лицом в его плечо и судорожно выдыхает, сдерживая подступающие рыдания. Она так хотела его защитить, так боялась, что он погибнет, узнав правду, так старательно выполняла все распоряжения Геттлера взамен на обещание не тронуть Бонда... И, в итоге, всё это заканчивается здесь и сейчас, возле неподвижного и бездыханного тела, на крыше уходящего под воду дома, в городе, который должен был стать символом их любви.
И в этот момент Веспер понимает, что чувствует его. Не мёртвое, хотя и ещё тёплое тело, а самого Джеймса — чувствует его присутствие, чувствует медленно угасающую искорку его жизни. Точно так же она чувствовала его, когда он умирал у неё на руках на парковке казино Рояль, только тогда она смогла убедить себя, что его спасла своевременно оказанная медицинская помощь. Веспер делает глубокий вдох и тянется мысленно к этой искорке; теперь она знает, что он ещё здесь, что его ещё можно спасти и что она действительно может это сделать. Она зовёт его по имени, она раскрывается для него, отдавая собственные силы, собственное дыхание, чтобы вернуть ему жизнь. Если это сработало однажды, то должно, просто обязано сработать сейчас.
Но ничего не происходит. Она делает всё точно так же, как тогда, но он не начинает снова дышать, не открывает глаза, не отвечает на её зов, и искорка, которую она не может видеть, но так ясно ощущает каким-то неизвестным науке органом чувств, продолжает угасать.
— Ну же, Джеймс! — кричит она, размазывая по лицу потёкшую тушь, снова надавливает на его грудь в тщетной попытке запустить сердце и затем, окончательно утратив веру, целует его холодные губы.
Веспер едва не теряет сознание от резко нахлынувшей на неё слабости. Грудь сдавливает, дышать становится тяжело, и ей начинает казаться, будто она тонет, задыхается под водой, наполняющей и разрывающей её лёгкие. Она судорожно пытается сделать вдох — это так трудно, почти невозможно, но она преодолевает сопротивление и с хрипом втягивает в себя обжигающий воздух. И чувствует вдруг слабое сокращение чужого сердца под своими ладонями. Она замирает, снова наклоняется к его губам и медленно выдыхает ему в рот. Невидимая искорка вспыхивает, разгораясь ярче, как уголек, сердце сокращается ещё раз — а затем ещё раз и ещё. А потом Бонд распахивает нестерпимо синие глаза — они никогда не были такими яркими, Веспер совершенно в этом уверена, — и она понимает, что снова может дышать.

Бонд открывает глаза и сразу же профессионально перекатывается со спины и садится на корточки, опираясь пальцами о крышу. Он жадно втягивает воздух ноздрями и напоминает настороженного хищника. Его взгляд наполнен лишь звериным страхом и готовностью к борьбе; он смотрит куда-то мимо неё, и Веспер кажется, что если она сейчас пошевельнётся, он просто свернет ей шею, расценив это как угрозу. Он обшаривает глазами крышу, не то пытаясь обнаружить врага, не то ища выход с этого тонущего острова среди бурлящей воды.
Веспер несмело трогает его за плечо и так ласково, как только может, зовёт по имени.
— Джеймс...
Он разворачивается к ней и перехватывает её взгляд. Она не может дышать, не может думать — потому что в ярких голубых глазах затаилась бездна, чернильной воронкой затягивающая её в свои ледяные объятья. Это ощущение истончается и тает по мере того, как его взгляд приобретает осмысленность, и бездна отступает, как отступает прилив, оставляя за собой обнажённый пустынный берег. Миг — и в глазах Бонда плещется лишь какая-то усталая, брошенная пустота.
Он отводит взгляд, поднимается, точно рассчитанным движением поднимает Веспер и толкает к краю крыши:
— Прыгай, — хрипло говорит он, закашливается, прижимая ладонь ко рту, а потом удивленно смотрит, как по пальцам стекает вода. Он трясет головой, пытаясь прийти в себя, снова крепко сжимает запястье Веспер и прыгает вниз. Когда они погружаются в пенящуюся воду, Джеймс ощутимо вздрагивает, ещё крепче сжимает пальцы, удерживающие Веспер, и размашистыми гребками одной руки продвигается к крыльцу соседнего дома. Ей остается только помогать ему и думать о том, что же она наделала.
Веспер может сказать; «Прости меня, Джеймс», Веспер может оправдываться; «Я не хотела, Джеймс», Веспер может коснуться его лица и, не глядя в глаза, прошептать: «Я убила тебя Джеймс», или сдавленно прошипеть: «Джеймс, мне больно» — но она ничего не говорит, потому что у самого Бонда занемело плечо и каждый шаг отдается резкой ослепляющей болью в поясницу, потому что у него дико болит голова, он идет неровно, спотыкаясь, как будто прилично надрался, и иногда останавливается, чтобы справиться с приступом тошноты и головокружения. Странным образом Веспер чувствует всё это, и эти ощущения перекрывают даже боль, которую сейчас причиняют его пальцы, вцепившиеся в её руку. Они доходят до дворика, где он убил пару подручных Геттлера, и Бонд наконец отпускает её, и это тоже больно. Лучше бы он продолжал до синяков, до искр в глазах сжимать её запястье.
Он опирается на стену в шаге от трупа одного из подручных Геттлера, прижимается затылком к холодному камню и закрывает глаза. Веспер кажется, что он сейчас рухнет на землю, сползет по стене и больше не поднимется, потому что темнота маслянистыми волнами плещется у её ног, подкрадываясь всё ближе, почти касаясь её. Их обоих. Но Бонд снова открывает глаза; он дышит тяжело, будто загнанный зверь, и в его глазах снова та сама бездна, те самые хладнокровные инстинкты, отточенные годами тренировок, которые не дают ему сейчас остановиться. Он двигается медленно, словно на ощупь, наклоняется и стаскивает куртку с трупа, неловко надевает её на себя, скрывая за наглухо застегнутой молнией порванную ножевым ударом рубашку-поло, затем обыскивает все карманы, достаёт и снова убирает найденный армейский нож и вновь хватает Веспер под локоть.

Когда она первый раз передала им информацию в обмен на жизнь Юсефа — тогда и начался этот её обратный отсчёт. Каждый раз она меняла всё новые и новые сведения на одну и ту же жизнь. Каждый раз стрелка часов безжалостно сдвигалась, сокращая оставшееся ей время.
А потом и её кинули на кон как разменную монету. Она лежала там, на асфальте, со связанными руками и была не в силах закрыть глаза, ослеплённые светом быстро приближающихся фар. Всё должно было закончится ещё там, но Джеймс решил по-другому, и выкрутил руль.
Её вновь затащили в машину и усадили сзади, поправив задравшееся платье, аккуратно и бережно. Ей показалось, что ещё чуть-чуть, и с неё начнут сдувать пылинки. А потом рядом на сиденье бросили окровавленное тело Джеймса. Он не застонал ни разу, пока они ехали — сначала по асфальту, потом по гравийной дорожке, а потом по деревянным настилам каких-то доков, где вообще не слышали о дорогах. И тогда она, наконец, осознала, что именно сделала.
Позже, когда её вытолкнули из машины и повели прочь, она совершенно по-глупому пыталась вырваться, чтобы увидеть, как поступят с Бондом. Её удержали, привязали к стулу и оставили в совершенно пустой комнате, где не было ничего, кроме того самого стула.
Несколько минут она тонула в тишине, прислушиваясь к шорохам, а потом эту зыбкую тишину разрезал глухой крик. И ещё один — больше похожий на рёв раненого животного. Она даже ждала этих криков — они, по крайней мере, означали, что Бонд ещё жив, — и вместе с тем желала, чтобы они прекратились.
Она кусала губы и думала о том, что вот сейчас её потащат туда, к нему, и попытаются с помощью неё добиться от Бонда верного пароля. Может быть, её будут пытать у него на глазах, может быть, сделают что-то ещё, что должно будет сломать его.
Они хотели, чтобы она все слышала, чтобы ей было страшно, чтобы она поняла окончательно, с кем имеет дело — но они просчитались. Ей действительно было страшно: но не за себя — за него, за того, кто сидел сейчас в соседней комнате, за того, кто был намного сильнее её, намного её храбрее, кто находил в себе силы смеяться в ответ на пытки и ослепительную боль.
Это она вызвала помощь, когда всё закончилось.
Мистер Уайт пришёл сам и собственной рукой пустил пулю Ле Шиффру в лоб, в то время как его люди хладнокровно перестреляли всех остальных. Всех, кроме неё и Джеймса. Веспер жалела потом, что не была там, не видела, как сдох Ле Шиффр. Уайт вошёл в её камеру, молча бросил ей складной нож и так же молча ушёл. Она поранила пальцы, пока разрезала веревки, потом нашла телефон в кармане ближайшего трупа и позвонила Матису — это был единственный номер, который она вспомнила. А затем, с ножом, зажатым в кулаке, она осторожно зашла в соседнюю комнату и увидела Джеймса. Он лежал там, прямо на бетонном полу, обнажённый, по-прежнему привязанный к стулу. Глаза Бонда были открыты — пронзительно голубые и стеклянные. Он явно не понимал, что происходит. Веспер рассекла удерживавшие его верёвки и укрыла его рубашкой, которую стянула с мёртвого Ле Шиффра — это показалось ей важным. Потом она села рядом с Джеймсом и положила его голову себе на колени. Так их и нашли.

Они идут по улицам — быстро, как будто очень куда-то торопятся, но они ведь и правда торопятся. Должно быть, они выглядят глупо: мокрые, совершенно не похожие на беззаботных туристов, больше напоминающие разругавшуюся семейную парочку. В висках у Веспер оглушительным шумом стучит все учащающийся пульс Бонда, его тяжелое дыхание оглушает её, и она почти не чувствует собственной руки, когда он заставляет её, резко дёрнув за локоть, свернуть перед самым отелем, чтобы, крадучись, войти со служебного входа.
Бонд оставляет её на лестничной клетке и смотрит на неё так, что ей кажется, будто она не сможет сдвинуться с места, пока он не вернётся и не прикажет ей идти. Сам он заходит в номер и захлопывает за собой дверь.
Веспер стоит там, где он её оставил, в липнущем к телу мокром платье и произошедшие за эти пару часов события обрушиваются на нее водопадом: два часа назад она стояла в холле отеля, и Джеймс целовал её. У него были горячие губы, и его взгляд лучился теплотой. Полчаса назад Джеймс, не привычный ей, а совершенно чужой и опасный, смотрел на неё на крыше тонущего дома, готовый вцепиться ей в горло, и всего за минуту до того он был бесповоротно мёртв. Веспер закусывает губу, снова чувствуя подступающие слёзы, потому что не может не думать о холодных губах Джеймса, об остекленевших глазах с расширенными зрачкам, об остывающем теле, в котором совсем не осталось жизни, и о своих отчаянных попытках вернуть то, что сама же разрушила. Она не может думать о том последнем взгляде Джеймса, когда он оттолкнул её прочь от падающих балок, понимая, что сам не успеет уже увернуться, — спасая её, несмотря на то, что она предала его. Веспер захлестывает паника, и ей кажется, что на грудь давит толща воды в несколько метров, и ей нечем дышать.
А потом она понимает, что эти ощущения принадлежат не ей.
Она врывается в номер как раз в тот момент, когда Джеймс, вывернувшись из удушающего захвата убийцы, перебрасывает его через себя и проламываем им журнальный столик. Неизвестный Веспер противник пытается уронить Бонда на себя, но тот наносит резкий удар ему в челюсть, а затем коротким выверенным движением ломает шею.
Бонд встаёт, хрипло дыша и чуть пошатываясь, в его взгляде снова мелькает бездумная ярость затравленного зверя; он несколько раз моргает, приходя в себя, и видит Веспер. Его губы искривляет насмешливая гримаса.
— Пришла посмотреть, как меня убивают?
Веспер молчит. Она по-прежнему не знает, что ему говорить, и потому просто ждёт, когда он сделает хоть что-нибудь — ударит её, рассмеётся или просто развернётся и уйдёт, бросив её здесь. Джеймс действительно разворачивается и уходит, только не из номера, а в ванную, на ходу расстёгивая и снимая с себя сначала чужую куртку, затем изорванную и пропитавшуюся кровью рубашку. Он закрывает за собой дверь, но неплотно, и сквозь оставшуюся щель Веспер видит, как он пускает в раковине воду, открывает небольшую аптечку и замирает перед зеркалом. Он ведёт себя так, словно её не существует, и это причиняет куда большую боль, чем она могла представить. Джеймсу совершенно всё равно, сбежит она или останется, и это понимание становится, наконец, тем толчком, который заставляет Веспер сдвинуться с места.
Она входит в ванную, мягко забирает аптечку из рук Джеймса и принимается обрабатывать рану на его спине. Бонд смотрит на неё через зеркало и не отводит взгляд, пока Веспер не заканчивает, затем послушно разворачивается и позволяет ей заняться раной на груди. В его глазах что-то меняется, холод постепенно отступает, сменяясь горечью и болью, словно он больше не видит смысла скрывать свои чувства. И когда Веспер выкидывает окровавленные ватные тампоны и закрывает аптечку, Джеймс ловит её за руку и наконец спрашивает:
— Почему?
Она пытается отвернуться, но он берёт её за подбородок — небольно, но крепко — и снова заставляет посмотреть на него.
— Я имею право знать, — негромко произносит он, но Веспер слышит в его тоне оттенок угрозы и сдавленно выдыхает.
Она рассказывает ему всё. Про Юсефа, про их роман и его исчезновение, про звонки от Кванта, про мистера Уайта и одноглазого Геттлера, про казино Рояль и смерть самого Джеймса у неё на руках, про то, что она вытащила его с того света, но до сих пор не понимает, как. Её голос срывается, она несколько раз сбивается на рыдания и теряет нить собственного повествования, но рассказывает всё. Она ждёт его ненависти, его страха, ждёт чего угодно, но Джеймс лишь кивает, проводит ладонью по её щеке и коротко приказывает:
— Умойся и собери вещи. Нам пора уходить.
Бонд выходит из ванной, оставляя её одну. Спустя пару мгновений она слышит, как он набирает чей-то номер с мобильного, и по первым же репликам догадывается, что Джеймс звонит М.
— Деньги у Уайта. Он ушёл с кейсом, но у меня есть ниточка. Матис чист — это была Веспер. Да, она работала на них. Да, в прошедшем времени, мэм: эта стерва мертва.
Веспер вздрагивает, её глаза распахиваются шире. Она мертва?
Она возвращается в гостиную, ступая медленно и почти не чувствуя ног. Она вообще не чувствует ничего, её мозг слишком занят анализом информации, и когда Веспер начинает собирать вещи, она действует механически и бездумно.
Они покидают гостиницу так же, как и вошли, через чёрный ход. Через час они уже стоят в очереди у кассы аэропорта Марко Поло. Веспер уже почти пришла в себя, и её начинает бить дрожь. Джеймс, заметив это, снимает куртку — Веспер видит, как он стискивает зубы от боли в потревоженных ранах — и накидывает ей на плечи. Он чуть приобнимает её, и Веспер решается осторожно прикоснуться к его руке. Она боится, что он отдёрнется, но этого не происходит, и они стоят так до тех пор, пока её не отпускает дрожь.
— Ты летишь в Севилью, — негромко говорит Джеймс ей на ухо. — И не подаёшь признаков жизни, пока я не выйду на связь. Для всех ты мертва, и будет лучше, если так и останется.
— А ты?
— У меня есть дела, — он жёстко усмехается, и Веспер не завидует мистеру Уайту, которому адресована эта усмешка.
Подходит их очередь. Джеймс берёт два билета на сегодняшний рейс в Севилью; Веспер поднимает голову на информационное табло и чуть заметно улыбается. Разумеется, до вылета остаётся всего несколько часов — Джеймс продумал всё, скорее всего, даже проверил, остались ли билеты. Он расплачивается не той карточкой, которую ему выдали в МИ-6, а личной, и Веспер остаётся лишь гадать, откуда берутся деньги на том счету.
Он протягивает ей один билет и свою кредитку, обнимает и целует в висок. Веспер закрывает глаза и вдыхает его запах; она снова чувствует ритм его сердца, чувствует его тревогу за неё, чувствует боль в его ранах и знает, что у него по-прежнему осталась вода в левом ухе. От этого ей неожиданно становится смешно, и Веспер начинает давиться смехом. Джеймс недоуменно хмурится, и тогда она начинает смеяться в полный голос. Его губы трогает слабая улыбка, он усмехается и качает головой. Затем она вдруг резко перестаёт смеяться, закусывает губу и смотрит на него — снизу вверх, чуть исподлобья и склонив голову набок.
— Почему ты это делаешь, Джеймс? — спрашивает она спокойно и чуточку удивлённо. Он снова, как тогда, в номере отеля, проводит ладонью по её щеке, заправляет за ухо выбившуюся прядь.
— Потому что я должен кому-то верить, — отвечает он, потом улыбается — той самой мальчишеской улыбкой, которую так любит Веспер, — и добавляет, пожав плечами: — Кроме того, кто-то же должен будет меня воскресить, если моя затея не выгорит?

Однажды вечером, возвращаясь в крохотную квартирку в Севильи, которую она снимает, Веспер чувствует, что что-то не так. В её доме кто-то есть, кто-то, кого здесь быть не должно. Однако вместо страха она ощущает спокойствие и уверенность и понимает: это Джеймс.
Она входит в гостиную и включает свет. Джеймс сидит в старом потрёпанном кресле, явно пережившем не один десяток постояльцев, и крутит между ладонями пустой стакан. На столике перед ним стоит початая бутылка виски — Бонд явно принёс её с собой, потому что Веспер никогда не покупала этот сорт.
— Мы нашли Юсефа. Когда я последний раз его видел, он был в Казани, пытался запудрить мозги смазливенькой сотруднице канадского консульства, — Бонд усмехается. — Должен признать, у него неплохой вкус.
— Надеюсь, ты говоришь про скотч, — Веспер проходит в комнату, достаёт ещё один стакан и наливает виски себе и ему.
Бонд обнимает её одной рукой за бёдра и поднимает бокал.
— За твою окончательную свободу, — говорит он, и хотя он улыбается, его взгляд совершенно серьёзен.
Веспер ловит его взгляд, залпом осушает стакан, ставит его на стол рядом с бутылкой и, подобрав подол платья, забирается Джеймс на колени. Закрыв глаза, она прижимается к его лбу и слушает его дыхание, считает удары сердца, бьющегося под её ладонью. На самом деле ей не нужно даже прикасаться к нему, чтобы изменить пульс — он всегда с ней, он отдаётся в её собственных венах, словно у неё два сердца вместо одного.
— Я люблю тебя, — шепчет она. Вместо ответа Бонд отставляет в сторону свой стакан, подхватывает Веспер на руки и относит в спальню. И только там, лаская и покрывая поцелуями её лицо и тело, он выдыхает почти неслышно: «Я люблю тебя, Веспер Линд».
Возможно, Веспер это только кажется. Но она точно знает, что в этот момент его сердце бьётся часто-часто — совпадая с ударами её собственного.

***

Она вытаскивает его из воды и быстрым движением расстёгивает рубашку с бледным розовым пятном в области плеча. Веспер не знает, сколько времени уже он мёртв, но действует хладнокровно и уверенно. Она уже делала это много раз и давно поняла: паника только мешает.
Она деловито прижимается ухом к его неподвижной грудной клетке, затем ощупывает её и один раз осторожно надавливает. Изо рта Бонда выливается струйка воды, смешанной с кровью, и Веспер хмурится: должно быть, одно из сломанных рёбер проткнуло лёгкое. Это плохо, потому что означает, что, воскреснув, Джеймс сразу испытает болевой шок. С другой стороны, решает Веспер, ему приходилось и много хуже.
Она закрывает глаза, делает несколько медленных глубоких вдохов, затем задерживает дыхание — и почти сразу нащупывает бледную, едва заметную искорку, мерцающую под самыми её пальцами, там, где находится замершее сердце Бонда.
— Давай, Джеймс, — негромко произносит она и целует его в холодные губы, делясь собственным дыханием, словно насильно вталкивая в него жизнь.
Привычно накатывает слабость; Веспер падает на колени рядом с ним и стискивает зубы, чтобы не закричать от боли: болит простреленное плечо, болят лёгкие, всё ещё наполненные водой, болят сломанные рёбра и многочисленные ушибы и ссадины. Её выворачивает желчью. Когда Веспер оборачивается, вытирая рот тыльной стороной ладони, она видит, как Джеймс, кашляя и давясь, выплёвывает скопившуюся в лёгких воду. Поднявшись на дрожащих ногах, Веспер подхватывает Бонда, едва не падая при этом опять, и придерживает его, пока всё не заканчивается. Он теряет сознание, но она слышит его тяжёлое дыхание и чувствует биение сердца, а это значит, что он жив.
Вытащив из кармана мобильный телефон, она набирает номер и произносит на ломаном турецком:
— Пришли машину. Сейчас дам координаты.
Она кладёт голову Джеймса себе на колени и готовится ждать.
Веки Бонда вздрагивают, он открывает глаза и, слабо улыбнувшись, шепчет:
— Знаешь, я боюсь воды.
Веспер знает. Она чувствует его страх перед этой бездной — она сама просыпается каждую ночь от его кошмаров. Но она не отвечает, лишь прикладывает палец к его губам и качает головой.
— Молчи, тебе не стоит говорить.
За то время, что они ждут машину, Джеймс ещё несколько раз теряет сознание и приходит в себя; он бредит и то зовёт Веспер по имени, то повторяет одну и ту же фразу: «Стреляй, чёрт возьми». Веспер не знает, в кого, по его мнению, должна стрелять, но уверена: она выстрелит, если придётся. В кого угодно. Ради него.

@темы: angst, drama, правь Британия!, этожбонд!

---

С бондофеста #2

2-12 Меллори/Бонд. 5 слухов о новом М, 5 слухов о 007 и парочка о них обоих.

писалось больше для себя, чем для феста, 901 слов

Таннер как всегда виновато улыбается и молчит, как и положено личному помощнику главы Ми-6.
Манипенни улыбается загадочно, но молчит, хотя новой секретарше нового главы Ми-6 молчать ну никак не положено. "Что делать, она же была агентом на земле," - вздыхают симпатичные шифровальщицы, но делают это достаточно тихо, у Ив весьма вспыльчивый характер, а то как она стреляет знает вся служба, включая 007.
Кью не улыбается, но тоже молчит. Он знает намного больше, чем могли бы придумать все сплетники британской разведки, и молчит именно поэтому.
МИ-6, как и любой офис любой транснациональной корпорации, наполнен, словно коробка с игрушками, сплетнями и слухами, грязными историями и скелетами, выпадающими из любовно приоткрытых шкафов. И этой зимой Мэллори в топе рейтинга слухов блистательной британской разведки.
Ми-6 ведь на самом деле транснациональная корпорация с филиалами по всему миру. Резиденты, которым сообщили о новом шефе, осторожно выбивают командировки в Англию и пишут смс с чужих телефонов знакомым сотрудникам в офисе. Агенты на земле встречаются с резидентами, и первым вопросом звучит - не уточнение задания, а фраза: "Ну, что нового там?"
Там - в Лондоне, о котором агенты, давно переставшие быть британцами, помнят лишь то, что там постоянно туман, зябко, и дождь льет каждый день. Но это Лондон – и все сказано.
Говорят, что Мэллори был морским пехотинцем, а потом добавляют, что это, конечно, неправда, -прошлая М заметила подающего надежды агента, а потом отправила на задание... в морскую пехоту. Или просто в пехоту. Неважно куда.
Ми-6 верит, что все, что бы не происходило, является продуманным планом, созревшим где-то в этом самом офисе. Ми-6 считает Мэллори своим, иначе и быть не может. Как бы тогда он смог стать М?
Еще, ходят слухи, что Мэллори внук графа Кентского, и по четным пятницам пьет чай в Букингемском дворце. Его на самом деле там видели пару раз.
Ми-6 знает, что случайных совпадений не бывает, и верит в то, что совпадения это хорошо зашифрованные закономерности. Особенно в эту аксиому верят симпатичные секретарши и бездельники из сопроводительных служб.
На третьем этаже сотрудники шепчутся о том, что Мэллори спас М, ту самую прошлую М, и секретарши томно вздыхают – новый шеф Ми-6 сразу становится романтическим героем грез дочерей дипломатов, которых родители пристроили в государственную влиятельную структуру.
А еще, туманные высказывания и хихиканья говорят о том, что в Ми-6 Мэллори считают как минимум сыном той самой М. Единственным, конечно.
Но самым грандиозным и подогреваемым общественностью слухом является то, что новый М спит с 007.
007 - это отдельная колонка сплетен в газете под названием Ми-6.
Говорят, что бюджет, заложенный на расходы 007, равен расходам на всю королевскую фамилию, - стоит только посмотреть на его сорочки и костюмы от ведущих дизайнеров. О том, что на него работает целый отдел разработок, не упоминают уже давно. Кью ведь всегда молчит, и сплетничать о нем не интересно.
Ходят слухи, что 007, тяжелораненый, буквально истекающий кровью, явился к прошлой М в квартиру и сказал, что готов всегда служить Англии. Врут, конечно, но секретарши и бездельники любят душещипательные истории о самоотверженных агентах с земли.
Кью знает, что Бонд заявился к М просто весьма нетрезвым и злым, а потом уехал в отель, где и продолжил пить. В том, что на следующий день 007 не прошел тесты, Кью не находит ничего удивительного, но он все так же продолжает молчать. Всем нужны трагические герои. Тем более Ми-6.
Особо впечатлительные особы рассказывают, что когда-то Бонд был женат на дочери крупного мафиози, но ее убили прямо во время свадьбы в подвенечном платье. Это настолько трагично, что сплетня возникает ежегодно перед днем Святого Валентина.
Еще одним популярным слухом, является история о том, что девушка 007 утонула в Венеции, пожертвовал собой ради него. Это настолько романтично, что сплетня соперничает по популярности с предыдущей в преддверии все того же дня Святого Валентина.
На пятом этаже, прямо в офисе Кью искренне верят, что те странные отношения, что связывают шефа Ми-6 и 007 начались прямо здесь - прямо на столе Кью, прямо в разгар рабочего дня. Кью знает, что это не так, не здесь, не тогда, и не то.
Кью знает, что все происходило иначе, но эта история сплетней не станет никогда - Кью умеет молчать. Порукой тому холодный взгляд 007, нацеленный прямо в переносицу - исход летальный, и вежливые манеры М, который будто кобра долго готовится, но жалит всегда эффективно - исход тоже летальный.
И Кью молчит.
МИ-6 похожа на транснациональную корпорацию, и как любая транснациональная корпорация она переполнена, словно коробка с игрушками сплетнями и слухами, грязными историями и скелетами, выпадающими из любовно приоткрытых шкафов…
Кью может молчать сколько угодно, но сплетницы с третьего этажа заметят, как Мэллори слишком долго пожимает руку 007, а 007 слишком заинтересованно кивает Мэллори, и говорит он это формальное «М» слишком лично.
Ми-6 знает: симпатичные секретарши – лучшие шпионы.
Сплетники с пятого этажа, конечно, проследят, что эти двое уезжают на разных машинах из офиса, чтобы потом встретится на каком-нибудь перекрестке: 007 проследить проблематично, М проследить невозможно без соответствующего допуска, но на следующий день вся офисная часть Ми-6 каким-то образом будет знать, что 007 и М провели вечер вместе.
Кью знает, что это не так: он слишком хорошо изучил 007, и его допуск позволяет выявить местонахождение М, который поехал за город - к жене и двоим ребятишкам. Но Кью будет продолжать молчать.
Ми-6 ведь нужно что-то обсуждать, кроме падающего курса евро, маршей озлобленных студентов, войны в Ираке, решивших отделяться шотландцев и того, к чему, в конце концов, все это приведет. Бонд и Меллори - это меньшее из зол, что может предложить Службе отдел стратегического анализа и технических разработок.
И Кью молчит.



2-08 Сильва/Бонд. Пост-фильм, Сильва выжил, был арестован, но в обмен на значительное смягчение наказания предложил МИ6 сделку, от которой они не могли отказаться. Одно из его условий - на время выполнения Сильвой своих обязательств работать с ним должен именно Бонд. Рейтинг.

588 слов, смерть персонажа, рейтинг за почти графическое описание

- Вы предлагаете нам сделку? Ставите условия? - Мэллори выделяет это "вы" так удивленно, словно видит таракана на белоснежной поверхности час назад оттертой раковины.
- Да, - кивает Сильва и довольно щурится, как будто светильники в этих богом забытых подвалах - яркое марроканское солнце. - Я не знаю ваших расценок, поэтому предложу свои.
Сильва ухмыляется, Мэллори продолжает смотреть на него и так ничего и не говорит. Непонятно то ли он действительно заинтересован, то ли просто слишком воспитан, чтобы рассмеяться в голос.
- Дайте мне Бонда, - весело заявляет Сильва, так, как просил бы счет или вторую порцию мороженного, и облизывает губы, - У меня хороший тариф - списанная игрушка, а взамен я отдам вам все тайны британского правительства, которые вы не успели припрятать понадежней.
Бонд тоже здесь - стоит сразу за спиной Мэллори, и лицо его выражает вежливый интерес.
- У вас устаревшая информация, - роняет новый М. - Здесь списали только вас.
Сильва откидывается назад и демонстративно складывает руки на груди. Смотрит на Мэллори сверху вниз из своего стеклянного гроба, может быть, возомнив себя Белоснежкой, или Ричардом II, возглавляющим поход в нечестивые земли, и упрямо произносит.
- Я хочу Бонда.
Мэллори прищуривается и смотрит на Сильву изучающе: примерно так смотрят ученые на новый опытный образец.
Бонд вообще не меняет выражения лица, замерев чуть позади и изображая тень М.
Сильва подается вперед, почти касается губами толстого пуленепробиваемого стекла, приникает всем телом к своей клетке:
- Тогда даже не надейтесь, что я скажу вам хоть слово, - обещающе шепчет он.
Мэллори с минуту смотрит на него и отворачивается. Уходит куда-то в темноту.
Бонд так и остается стоять.
- Он ваш, - бросает Мэллори небрежно, уже тогда, когда тьма скрывает даже его силуэт.
Стены стеклянной камеры разъезжаются, Сильва, не удержавшись, падает на колени и победоносно смеется, как ребенок, получивший, наконец, вожделенную игрушку.
- Вы такие предсказуемые, - Сильва захлебывается лающим сухим смехом. - Такие забавные...
Бонд, не меняя выражения лица, достает пистолет. Мучительно медленно прицеливается и стреляет.
Сильва вскрикивает и в этом крике больше удивления, чем боли. Сильва рычит, баюкая прострелянное колено, все еще не веря в то, что происходит.
Бонд делает шаг вперед, неторопливо разминает правое плечо и стреляет вновь.
Сильва уже то ли кричит, то ли постанывает от боли и неверяще смотрит на то, что когда-то - секунду назад, жизнь назад - еще было его кистью.
Пули в пистолете Бонда со смещенным центром тяжести: попадая в тело, они отмечают свой путь разорванными мышцами и жилами, раздробленными костями - боль ослепляет Сильву и он пытается отползти в сторону - прочь от Бонда.
Тот подходит почти вплотную, продолжая неторопливо разминать плечо, брезгливо переворачивает корчащегося Сильву на спину, и молча смотрит на него сверху вниз.
Говорит Мэллори, который возникает позади Бонда:
- С чего вы взяли, что кому-то интересны ваши просроченные тайны, мистер Сильва? Не мне. Точно.
Бонд с интересом смотрит на то, как изменяется выражение лица Сильвы: тот с какой-то совершенно животной яростью тянется к Джеймсу, но Бонд с силой наступает ему на покалеченную руку. Сильва изворачивается и походит сейчас на бабочку, которую собираются нанизать на иголку.
Бонд перекидывает пистолет в левую руку и, не целясь, выпускает в голову Сильвы оставшуюся обойму.
Бонд смотрит на сюрреалистическую картину, будто полотно Пикассо или набросок Дали: кровь и мозги Сильвы складываются на бетоне в картину. Бонду кажется, что он видит закат и дымку уходящего за горизонт шторма, когда море еще неспокойно, но вода уже начинает приобретать лазуревую синеву. Что видит Мэллори неизвестно: может быть просто кровь и мозги.
- Тренируйте правую, 007, тренируйте правую, - говорит Мэллори.
- Конечно, сэр, - соглашается Бонд.


2-29 Ле Шиффр/Доминик Грин. Совместная финансовая махинация для "Кванта", во время которой слишком очевидной становится разница в подходах. Взаимное недовольство, приходящее к неожиданному для Доминика завершению.

чуть больше 300 слов, выполнено, имхо, не до конца, небольшое баловство в диалогах, предупреждение: слеш

- Обрушим валюту.
- Купим вот этот и вот этот район.
- Не на мои ли деньги вы хотите все это купить?
- У вас остались деньги?
- У вас остались идеи?
- Я знал, что мы договоримся.

Ле Шиффр смотрит насмешливо, мистер Грин поправляет манжеты.

- Убьем его.
- Подкупим его.
- Может быть, предложим таймшер его родителям?
- Может быть, закопаем его и всех его родственников и продолжим жить счастливо?
- С вами?
- По отдельности. И именно поэтому счастливо.
- Прекрасная утопическая мысль.

Ле Шиффр промокает платком левый глаз и, будто извиняясь, улыбается, мистер Грин делает вид, что ничего не заметил.

- Бонд нам мешает.
- Вам.
- Я ошибаюсь, или мы в одной организации?
- Я ошибаюсь или именно я уже знакомил его с канатом?
- На что вы намекаете?
- На то, что вы не использовали канат?
- Я утопил его девушку в нефти!
- Девушка на одну ночь, какое достижение.
- Я подставил его под американцев!
- О да. Я слышал, что его друга Лейтера повысили.
- Я...
-Слишком много вас, вы не находите?

Ле Шиффр подходит вплотную к мистеру Грину и проводит окровавленным платком по его губам.

- Что вы делаете?
- Выкупаю активы.
- Вы играете против биржи.
- Это позиция победителя.

Ле Шиффр целует мистера Грина в полные красные губы - губы проститутки. И трахает он его так, как трахал бы дешевую шлюху.

- Обрушим валюту.
- Хорошо, обрушим валюту. И купим вот этот и этот район.

Ле Шиффр кончает на живот мистера Грина. Мистер Грин невозмутимо стирает сперму, надевает нижнее белье и брюки, и протягивает Ле Шиффру ладонь.
- Мы договорились?
- Разве я вам отказал?

Ле Шиффр пожимает руку мистеру Грину и выходит. Потом он долго оттирает ладонь.
Он действительно ни в чем не может отказать Кванту.
Он действительно готов на все ради соблюдения своих интересов.
Правда действительно. Мистеру Грину еще только предстоит это понять.

@темы: а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, правь Британия!, этожбонд!, заказ

---

ФБ-2012: Just as planned

Цикл: Белые начинают и выигрывают
Название: Just as planned
Автор: D.
Бета: fandom Tainyi Gorod 2012
Размер: мини, 2410 слов
Пейринг: Сантьяга/Ортега
Категория: слэш
Жанр: drama
Рейтинг: R
Краткое содержание: Белые начинают и выигрывают. Потому что у них всегда есть план.
Предупреждение: слеш, возможный ООС.
Примечание: Время действия – "Войны начинают неудачники."


Сантьяга безупречен.
Его интриги – образец манипуляторского мастерства.
Его манеры давно стали эталоном поведения в Тайном Городе.
Его вкус в одежде восхищает самых изысканных модников.
В своей безупречности Сантьяга всегда выбирает только самое лучшее: лучшие костюмы, сшитые в единственном экземпляре на заказ в самых дорогих ателье, лучшие машины, выпущенные ограниченной серией, лучших сотрудников, наконец.
Когда Сантьяга выбирает Ортегу себе в любовники, тот понимает, что автоматически зачислен в список лучшего и безупречного.
Сантьяга и его список – это Дракон и его Сокровища.
Сантьяга впустил Ортегу в свой дом и свою постель, позволил разделить с ним свои интриги, но до сих пор не посчитал нужным показать то, что скрывалось внутри. Не подпускал к той глубине, что можно было увидеть в его взгляде. Эта глубина появляется редко, настолько редко, что Ортеге она иногда кажется собственной выдумкой.
Ортега не спешит – такого матерого зверя нельзя приручить. Можно только ждать, когда он придет сам.
Сантьяга позволяет трахать себя.
Ортега себе позволяет намного больше – любить Сантьягу.
Сантьяга всегда вежлив, даже в постели.
Откинув голову, он шепчет «быстрее», тоном таким же, как если бы говорил: «распечатайте эти документы, пожалуйста». Выдыхает шумно, когда Ортега подчиняется, и выгибается навстречу любовнику – ровно настолько, чтобы определить доступную грань.
Даже распластанный под Ортегой, с членом в заднице, он умудряется чувствовать себя хозяином положения.
Ортега признается себе, что Сантьяга остается хозяином положения в любой позе и в любых обстоятельствах.

- Игра началась, господа, - губы Сантьяги складываются в легкую отстраненную улыбку, будто ситуация его немножко забавляет. Возможно, и в самом деле забавляет – Спящий знает, что творится в этой голове.
Они находятся в логове «ласвегасов» – почему-то Сантьяга решил, что эта захламленная берлога как нельзя лучше подходит атмосфере происходящих событий.
Позади комиссара на мониторах виден Замок – аналитики только что активировали следящие артефакты.
Ортега внимательно смотрит на шефа, боясь упустить момент, когда в черных глазах мелькнет хотя бы отблеск эмоции, но чуда не происходит: холеное лицо, как всегда, невозмутимо.
Сантьяга поправляет запонку – этот процесс для него куда интересней, чем происходящее на мониторах. Крупный черный бриллиант подмигивает ему одной из граней, и в безразличной, будто формальной, улыбке комиссара появляется доля удовлетворения. Едва заметная, настолько, чтобы окружающие, если вдруг они достаточно внимательны, решили, что им показалось.
Но Ортегу уже давно не поймать на эту уловку. Комиссар удовлетворен. И запонка тут совершенно ни при чем.
У Сантьяги новая игрушка – очередной кризис. И он с удовольствием эту игрушку изучает. Планомерно анализирует и разбирает на мельчайшие детали все хитросплетения любезно предоставленной ему Вестником интриги. Когда игрушка будет изучена и признана более не стоящей внимания – Сантьяга, скорее всего, ее сломает.

Сантьяга лежит на огромной кровати: под тонкой простыней он абсолютно обнажен, и выражение его лица тоже далеко не целомудренно.
Ортега стоит напротив, пожирая любовника взглядом. Сантьяга улыбается, едва растягивая губы, чуть насмешливо, с нотой томности во взгляде – он доволен. Плавным движением Сантьяга выскальзывает из-под простыни, дюйм за дюймом, и, в конце концов, резко отбрасывает кусок ткани – шелк скользкой змеей опускается на пол – ровно посередине между Ортегой и кроватью. Ортега может поклясться, что если озадачиться и проверить, то расстояние будет дюйм в дюйм.
Ортега готов стоять вот так вечность и просто смотреть – на идеальное, одновременно доступное и такое недосягаемое тело.
- Идите сюда, Ортега, в ногах правды нет, - Сантьяга позволяет себе насмешку, прекрасно зная, что будет дальше.
Ортега стремительно, оказывается у кровати. Сантьяга выдыхает и раздвигает бедра. Он действительно знает.
Ортега опускается на колени, касается икр кончиками пальцев, лаская кожу, и Сантьяга, прикрыв глаза, ставит ступни на плечи любовника, требуя более откровенной ласки.
Секс с Сантьягой всегда восхитителен.
Изысканная смесь из эмоций, когда нет запретов, и ощущения, что везде сплошные границы. Ограничения смешиваются с вседозволенностью, и Ортега не знает, где выход из этого лабиринта.

Ортега сидит в Цитадели.
Заданий ему комиссар не дает.
Сантьяга занят. Он не будет ждать полнолуния. Он уже собрал свору и всадников и готов начать эту дикую охоту. Он – Водчий.
То, что Ортега видит в глазах Сантьяги, не дает ему покоя. Он буквально бредит этим непередаваемым азартом, который охватывает комиссара, когда тот в центре событий: отдает приказы, чуть кривит губы в полуусмешке, отмечая, как новая игрушка движется в ловко расставленные сети. Но это не безумие погони, нет, Ортега видит кое-что еще: в глубине черных зрачков – холодная расчетливая уверенность. Или хочет видеть? Можно ли вообще разглядеть что-то на этой бесстрастной маске?
Но Ортега позволяет себе Сантьягу любить – и поэтому видит. Он уже привык различать даже отблески эмоций в глубине зрачков, даже тени чувств в безупречных, отточенных движениях. Ортега любит наблюдать, как Сантьяга движется – комиссар мгновенно меняется: от ленивой грации хищника к молниеносному броску. Как будто перетекает из одного состояния в другое.
Не азарт управляет Сантьягой – это он управляет им. Он - Водчий, предводитель охоты.
Он либо затевает кризис сам, либо обращает ловушку, затеянную другими в собственную игру.
Без дела Сантьяга сидеть не может. Он всегда находит способ развлечь себя.
Та глубина, что в нем, и к которой так жаждет прикоснуться Ортега, не может жить в состоянии покоя.
Сантьяга умеет получать удовольствие в любой ситуации. В любом действий он способен рассмотреть причины, следствия и последствия. И наслаивающиеся на причины мотивы. У любого действия, в понимании Сантьяги, всегда должно быть несколько результатов. Сам он никогда не тратит время, чтобы поразить одним ударом лишь одну цель.
Ортега для всех мертв. Убит Красными Шапками. «Какая нелепость».
И сейчас, когда он безвылазно сидит в Цитадели, сходя с ума от собственной бесполезности и непричастности, наблюдая, как другие действуют; когда события, словно огромная лавина, накрывают все вокруг; когда Сантьяга небрежно замечает: «Отдохните, Ортега, не часто выдается возможность ничего не делать, когда все вокруг летит кувырком», - Ортеге вдруг кажется, что комиссар и здесь желает получить развлечение. Ортега старается гнать от себя это ощущение – что он тоже всего лишь игрушка. Ведь у Сантьяги всегда несколько целей.
Бездна в глазах Сантьяги не дает ему покоя.
Ортега накручивает себя, ища в словах второй, третий, десятый смысл. «Жаль, мы не успеем устроить вам пышные похороны. Не хмурьтесь, Ортега, разве это не интересно – посмотреть на собственную смерть?». Он издевается? Или в свойственной ему манере дает понять, что развязка наступит скоро.
Ортега понимает, что попался в собственную ловушку – он слишком долго присматривался к глубине. Так долго, что теперь не может выплыть из пучины охвативших его подозрений.
«Я вернусь из Замка и зайду к вам, Ортега, если вы не против».
Нет, Ортега не против. Ортега хочет, чтобы Сантьяга к нему зашел. Ортега знает, что играет с огнем, но не может справиться с желанием встретиться с тайнами, скрывающимися в бесконечно бесстрастных глазах комиссара Темного Двора, и будь что будет.

Сантьяга приходит и затворяет за собой дверь. За окном солнечный день и, наверное, жара. Июль в этом году выдался душным. Но в Цитадели сумрачно, и здесь, в комнате, нет окон. Навам не нужен свет, чтобы наслаждаться игрой теней.
Сантьяга молча смотрит на Ортегу. Приглашая и дразня. В сумраке его светлый костюм не становится темнее, а будто в насмешку – белоснежным пятном бросает вызов мраку.
Мечта Ортеги – это Сантьяга, потерявший контроль. Ортега хочет полностью почувствовать то темное и опасное, прячущееся под многочисленными слоями. Ортега хочет получить все.
Ортега сам себя боится. Пробужденное бездействием и точащими его, словно вода камень, подозрениями, желание, не похоже на то, что овладевает им обычно.
Ортега позволяет себе любить Сантьягу: ему нравится водить губами по безупречной коже, рисовать бессмысленные узоры языком, нравится... быть нежным.
Сейчас этого нет.
Сегодня Ортега агрессивен.
Он раздевает Сантьягу, и вещи летят на пол – с глухим стуком откатываются куда-то в глубину комнаты запонки, и падает на пол рубашка.
Сантьяга бесстрастен сегодня. Как и вчера. И позавчера. И год назад.
Он никак не реагирует на треснувший шов дорогой рубашки, и пальцы Ортеги, грубо сомкнувшиеся на его запястьях, не смывают с лица комиссара маску спокойствия.
Ортега, сам боясь себя, сам не веря в свои движения, рывком ставит Сантьягу на колени. Комиссар опускается перед ним, обнаженный, красивый, безупречный - покорно прогибается в пояснице.
Ортега ждет в любую минуту приказа остановиться. Но Сантьяга молчит - молчит, когда пальцы Ортеги бесцельно пробегают по его телу, когда они на секунду сжимают его член и оставляют следы на бедрах. Даже когда Ортега врывается в него, намеренно жестко и при этом дрожа от нерешительности, Сантьяга только выдыхает едва слышно и упирается лбом в сцепленные в замок руки.
Он беззащитен и защищен.
Эта страсть коротка - Ортеге хватает сил на три-четыре минуты грубых рывков, и потом, отчаявшийся и запутавшийся в водовороте чувств и желаний, он отпускает Сантьягу и делает шаг назад.
Ортега вздыхает – он опять пошел на поводу у желаний Сантьяги. Манипулятор просчитал все заранее. Ортеге кажется, что всегда проще просто взять то, что ты хочешь, силой или хитростью, или просто попросить, если доверяешь.
Но не для Сантьяги.
У Сантьяги странный способ получать желаемое - он не просит и не берет силой, он никогда не идет напрямик - он заставляет все вращаться так, чтобы желаемое само оказывалось у него в руках. Сантьяга мастер исполнять свои желания, даже невозможные.
Зачем Сантьяге понадобилось выводить Ортегу из себя, тот не знает, но точно знает то, что комиссару это удалось.
Ортега справляется блестяще, судя по тому, как после, Сантьяга, разлегшийся на постели в окружении подушек, с удовольствием щурится, наблюдая за застывшим у стены Ортегой.
«Разбудите меня через два часа. Если до этого не произойдет ничего неожиданного». И закрывает глаза.
Ортега садится у кровати и смотрит на расслабленного комиссара. Теперь по-настоящему беззащитного. Ортега смотрит и вдруг понимает.
Затаив дыхание, он кончиками пальцев ведет по щеке Сантьяги, и тот сквозь сон прижимается сильнее к ласкающей кожу ладони.

Ортега заходит крадучись: он отчетливо осознает, что хочет застать врасплох.
Сантьяга стоит обнаженный, спиной к нему, опираясь ладонями о стол. На полу валяются обрывки дорогой рубашки, и изорванные почти до неузнаваемости лоскуты костюма от Манира Турчи. Когда Ортега последний раз видел костюм на комиссаре – тот не выглядел столь плачевно. Клочья на полу кажутся Ортеге изнасилованными. Он представляет себе, как Сантьяга сдирает с себя одежду – впиваясь в ткань идеально обрезанными ногтями, с сухим треском разрывая рубашку. И брезгливо кидает на пол. Если бы это был не Сантьяга – Ортега бы мог предположить, что по многострадальному вороху, еще пару часов стоящему очень приличную сумму, с удовлетворением потоптались или попинали ни в чем не виноватую ткань. Но это Сантьяга – значит, все остальное, кроме разорванных клочков ткани, лишь его разыгравшееся воображение.
- Уйди, - не оборачиваясь, только мышцы на спине затвердели.
Ортега судорожно вздыхает и вдруг понимает, что либо сейчас он сделает шаг, либо все останется так, как было - навсегда. Второго шанса ему никто не даст. Ему не дали бы и первого, но просто так сложились обстоятельства. Уже через несколько минут к нему обернется воплощенная безупречность и невозмутимо попросит подать свежую рубашку. Или поинтересуется, где отчет. Или посмотрит с недоумением, словно это он, Ортега, стоит тут совершенно голым посреди дорого обставленного кабинета, наедине с грудой разорванных лоскутов одежды. Или. Или...
Ортега подходит к Сантьяге и касается теплыми ладонями плеч любовника.
- Это больно?
- Уйди! - Сантьягу передергивает, он оборачивается резко, сбросив руки с себя, и со злостью смотрит на Ортегу. Зрачки у него расширенные и сливаются с радужкой. У Сантьяги порез на плече - идеально белую кожу расчерчивает обожженная черная полоса, она выглядит неестественным диссонансом на теле. А грудь иссечена бледными, уже исчезающими росчерками, похожими на паутину. Через несколько минут всего этого не будет – кожа вновь станет гладкой. Через несколько минут не будет и этого Сантьяги - агрессивного и злого в своей беззащитности.
- Нет, - Ортега, не отрывая взгляда от Сантьяги, обходит его и снова обнимает со спины – на этот раз удерживает, не давая вырваться и оттолкнуть.
Сантьяга тяжело дышит - Ортега чувствует, как вздымается грудная клетка, Ортеге бы хотелось видеть глаза Сантьяги, но Сантьяга этого не потерпит. Не сейчас. Сейчас уже достаточно, что Ортега стоит и касается его, и при этом все еще жив.
Это словно вспышка сверхновой - безупречность сползает, будто змеиная кожа.
Они стоят так несколько минут, пока дыхание Сантьяги не успокаивается.
- Это больно, - наконец выдыхает Сантьяга и глухо добавляет. - Он всегда будет во мне. Ты понимаешь, что он всегда будет во мне?
Сантьяга оборачивается и смотрит Ортеге прямо в глаза, и во взгляде у него такое… Ортега упивается этим. Ортега столько мечтал к этому прикоснуться. Обнаженная, пронзительная глубина.
То, что сейчас в глазах у Сантьяги, должно заставить Ортегу отступить и выбежать отсюда. И забыть. Сантьяга добивается именно этого. И Ортега не поддается, подается вперед, и его губы почти касаются губ аватары, шепча на выдохе:
- И кто из вас доктор?
Сантьяга замирает, и Ортега представляет, как сейчас в этом идеальном, безупречном мозгу обрабатывается информация, просчитываются все возможные варианты, все, что мог иметь в виду собеседник. Напряжение спадает резко, когда Сантьяга начинает смеяться – искренне, громко, утыкаясь Ортеге в шею, так, как не позволял себе в присутствии кого бы то ни было, никогда. И Ортега упивается этим смехом.
Сантьяга, отсмеявшись, замечает недовольно, но в глазах – озорные искринки:
- Ты перечитал человской фантастики.
Ортега усмехается, он сейчас может себе это позволить.
- Но ведь теория забавная.
- Тогда представь, что доктора никогда не было. Только тот, второй.
Сантьяга ухмыляется в ответ, проводит ладонью по своим волосам, ероша их - Ортега видит, как прядки ложатся в упорядоченном беспорядке - как всегда безупречно, и задумчиво произносит:
- Как ты это контролируешь?
- Что? - Сантьяга смотрит удивленно, слишком выбитый из колеи.
- Ты безупречен, - Ортега скользит кончиками пальцев по груди Сантьяги, обводит ключицы, легко проводит по ребрам – там, где уже едва заметной сетью, словно паутина, блекнут шрамы. - Ты безупречен...
- Помни, что мне приходится контролировать, - Сантьяга склоняет голову по-птичьи - набок, взгляд у него становится хищным, и шепчет так, будто говорит непристойность. - Никогда об этом не забывай. Никогда.
- Я не боюсь, - Ортега поднимает взгляд, чтобы столкнуться с темной жадной глубиной, и повторяет, смотря прямо в глаза Сантьяги – падая туда, где больше нет преграды. - Я тебя не боюсь.

Ортега лежит на плече у Сантьяги и осторожно спрашивает:
- А что тот чел, Артем? – Ортега знает тайну, более того, он смог прикоснулся к сути тайны. И готов оберегать ее любой ценой.
- Он никогда не расскажет, - Сантьяга расслаблен и ленив. И откровенен.
Ортега приподнимается, опираясь на локоть, заглядывает Сантьяге в глаза вопросительно.
- Артему оказали честь – чел был посчитан достойным носить метку Темного Двора. Мы позаботились о том, чтобы вместе с честью чел получил и обязательства. Теперь он точно ничего никому не расскажет.
Ортега вновь опускается Сантьяге на плечо и прижимается плотнее, обнимая любовника. Любимого?
Он прекрасно понимает, что Сантьяге не нужны защитники. Сантьяга прекрасно может позаботиться о себе сам. И о нем. И о Семье. И обо всем Тайном Городе. Но он ничего не может с собой поделать. Это его Сантьяга. И он будет пытаться его защищать. Всеми доступными ему средствами.

@темы: навы, слеш

---

Однострочникам и драбблам названий не полагается, так что:
Персонаж: Сантьяга
Ключевая фраза: "Дайте мне эту ночь"
Предупреждения: фатализм с уклоном в мазохизм.

читать?

- Наши предсказатели говорили о том, что грядет что-то непонятное, зловещее: то, чего мы не могли ожидать, - Сантьяга уселся на краешек стола, едва проступающего в окружающей Тьме, - Мне кажется, в отголосках грядущего они видели именно то, что происходит. Мы еще не до конца поняли это явление, но фактически ситуация такова: челы делают что-то, что дезориентирует наших магов..
- Дезориентирует? - мрачно переспросил Князь: осторожность фраз, которые использовал комиссар ему не нравилась.
- Делает их беспомощными, уязвимыми, - пояснил Сантьяга, и признал: - То, что убивает их.
- Когда ты выяснишь что это? - Князь раздраженно закутался в балахон.
- Я пытаюсь, - Сантьяга поправил белоснежные кружева манжеты, также раздраженно как и Князь, будто невольное отражение. Поправил и отдернул руку, осознав насколько зеркален его жест и его эмоции.
- Это зашло слишком далеко, - проронил Князь, помолчав, - Мы выступим с рассветом, прикажи собрать всех гарок. И сообщи остальным Великим Домам.
Сантьяга просто кивнул и сделал несколько шагов к двери. Остановился и быстро, будто боясь передумать, произнес:
- Дайте мне эту ночь.
Князь, подумав, кивнул, признавая право комиссара на импровизацию - ситуация требовала хотя бы какой-то однозначности, пусть и самой худшей, что можно было представить.
Сантьяга вздохнул, окончательно принимая то, что собирался сделать, и бесшумно затворил за собой дверь.
Этой ночью комиссар Темного Двора должен будет наконец лично выяснить, что такое Инквизиторы. Этой ночью Князь, возможно, изменит свое уже озвученное решение.
Этой ночью все либо изменится, либо пойдет по намеченному плану.
Сезон Истинных Чудес набирал силу.

@темы: angst, навы, Истории, которые не любят вспоминать в Цитадели, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, джен, заказ

---

Отголоски флешмоба

Запись будет обновляться по мере выполнения поступивших заявок

 Tashka_: Схинки/Лариса. Ключевое слово "колесо".
- не страдаю зоофилией.
- а ты наслаждайся
- тебе что все можно?
- побольше чем бездомным вампирам.
- не боишься?
- чего?
- хорошие девочки могут оказаться плохими.
- плохие мальчики могут оказаться животными.
- хомячками, ты это имеешь ввиду? ты в курсе что место хомяков в колесе!
- я думал это про белок.
- ты ошибался.
- жаль, я уже начал воображать.
- у тебя есть воображение?
- господин щедр.
- ему наверное будет интересно послушать про белок.
- я уже понял, что ты против.
- сложно было не понять, что я не за.

 Tashka_: Мечеслав/Птиций. Ключевое слово "танец".

- Господин барон, понимаете, свадебный танец это очень важно. Может быть добавим дриад и химер на подтанцовку.. только представьте себе...
- Я не танцую!
- Но традиции Великого Дома...
- Ну если только ради традиций... Но только вальс! Вальс, Птиций, и никаких танго, стриптиз инсинуаций и прочего, что вы успели навоображать. Раз два три раз два три. Вальс! Вальс! даже не пытайтесь думать о том, о чем подумали!

 Tashka_: ОТП Кувалда/Копыто. Ключевое слово "картина".
- Вашевеликоблагороднейшетемнейший всенародноизбранный фюрер. Темнейший из самых черных властелин, наидостойнейший из всех достойных, - зачастил Копыто.
- Еще крабом назови, - буркнул Кувалда любуясь на преподнесенную подданным картину.
- Величайший из наитемнейших. - продолжал читать по бумажке Копыто.
- Сюда иди, - благосклонно взирая на полотно, изображающее его любимого на белоснежной ламборджини проговорил фюрер, - сюда иди я сказал, и изобрази верноподданническую любовь менее орально. Во! Мля.

 Tashka_: Князь/Всеслава/Мечеслав, сомнительное согласие, ключевая фраза "Не виновата я - он сам пришел!"
- Да! Да! Да! Князь, да!!! - Всеслава металась по постели, простыни сбились, королева все продолжала шептать свое "да".
Мечеслав аккуратно тронул жену за плечо, потряс:
- Всеслава!
- Ммм?
- Всеслава, что это было? - барон находился в легком недоумение.
- Ааааа..., не виноватая я он сам пришел. Сон в смысле, - опомнилась королева. Она расслабленно потянулась, обозначая чуть выпирающий животик, - Сон, к сожалению лишь сон. Мне снилось, - она прижалась к Мечеславу, - что нам наконец удалось обвинить Сантьягу, не помню в чем, неважно, и Князь обещал его казнить..
Мечеслав помрачнел:
- Этого не могло бы быть. Потому что этого не могло бы быть никогда.
- Но сон был такой реальный... - протянула Всеслава, и барону пришлось выказывать всю свою выдержку чтобы не вздрогнуть - где то он слышал, что причуды беременных нужно непременно исполнять.

И снова  Tashka_: Динамус/жрица. Ключевое слово: выздоровление.
- Брат Глюциус вполне компетентен, я считаю что выздоровлние от вашего гм.. недуга наступит месцев через девять...
- Мы хотим именно вас, - проворковала Милана. - у нас такой сложный случай.
Отец Динамус вздрогнул: переходить дорогу советникам Темного Двора было страшно до дрожи в коленках, но Милана такая душка...

Советники/Милана, ключевая фраза "да откуда мне после вашей водки знать, от кого это?"
- Что это? - проронил осторожный советник
- Это что вообще? - рявкнул его агрессивный коллега
- Похоже конечно на.. - рассудительно заявил Третий.
- А я что? Да откуда мне после вашей водки знать, от кого это? - вознегодовал Милана и спрятала белого плюшевого медвежонка в гламурную розовую сумочку, - Экспериментаторы хреновы.

Фем, белая моряна/черная моряна, в боевых шкурах в парке. Фраза "Я не гопница, я только в урны плюю".

запах персиков становился все явственней и Бьяна облизала губы в предвкушении, даже прикрыла глаза, представляя как язык любовницы будет вырисовывать влажные узоры на ее обнаженной коже. Персиковый аромат перестал приближаться, словно замер на месте.
Бьяна недовольно поморщилась, вздохнула и заученно произнесла "Я не гопница, я только в урны плюю" и для большего соответствия пнула урну. Запах персиков вновь стал приближаться, захватывая ее в свои объятья.
Ну, почему почему Дита полюбила эти глупые ролевые игры?

 Тракторина: !внизапна ГП-фандом: Тема: Как важно не спать на уроке
Пейринг: Гарри/Снейп
Рейтинг: по-максимуму)
Предупреждение: никаких
Ключевое слово/фраза: "Итак, Поттер, что будет если я это смешаю?"
- Мммм..., - ощутимый шлепок по обнаженным ягодицам заставил Гарри приоткрыть один глаз. Черт, он же только на минуточку... Что за дурацкая привычка читать ему вслух учебники по зельеварению сразу после секса? Снейп, что никак не оставит дурацкую идею, что любовник зельевара просто обязан отличать толченую наперстянку от перетертого чабреца?
- Итак, Поттер, что будет если я это смешаю?
Гарри открыл оба глаза и с ужасом уставился на небольшую миску, где невозмутимый Снейп смешивал вазелин со жгучим кайенским перцем.

 Тракторина: !внизапна ГП-фандом:Тема: Что день грядущий мне готовит ...
Пейринг: Флитвик/Трелони
Рейтинг: на твой вкус
Предупреждение: любые извращения)
Ключевое слово/фраза: "А хотите я вам погадаю?"
- А хотите я вам погадаю? - Трелони просто излучала радостное нетерпение
- А может просто партию в блекджек? Шлюхи у нас уже есть.. - протянул Флитвик, поглядывая на привязанную к стулу Алекто Керроу.

New

 Araventra Сантьяга/Всеслава - Ах, двадцать лет тому назад)))
- Ваше Величество, - Сантьяга как всегда невыносимо сдержан и до скрипа на зубах учтив.
"Ах, двадцать лет назад" - мечтательно, с нотками обжигающей горечи вспоминает Всеслава, смотря на склонившегося в поклоне нава, "ах двадцать лет назад", - снова, будто вчера: губы ярко алые под настойчивыми поцелуями. И нет после, есть только сейчас. Слава Спящему, она сумела преодолеть эту дьявольскую ловушку из настойчивых губ и волшебных ухаживаний, будто в сказке. Она смогла не сгореть в объятьях и не попасть в золотую клетку.
Холодно, с достоинством, присущим королевам Зеленого Дома, не вставая с трона, она произносит:
- Что желает сказать нам Темный Двор?

 Araventra Франц/Моряна - Все-таки Богдан был прав.

Они встретились в человском ресторане.
Франц был сосредоточен и тороплив. Тороплив, ровно в той мере, чтобы показать собеседнику, что он занят, но не выглядеть будто он топ-менеджер опаздывающий на встречу.
Тапира была с виду спокойна, но ее выдавала неестественно прямая спина и скупые жесты.
"Все таки Богдан был прав..." - вдруг промелькнула мысль, когда она смотрела на Великого Магистра, который вел себя как нашкодивший школьник.
Она опустила глаза, принимая решение. Выдохнула. Вновь подняла взгляд и улыбнулась Францу, тепло и горько.
- Извините, что потревожила вас. Это было глупо с моей стороны.
Она встала, непослушными руками придвинув свой стул к столику, кивнула прощаясь и исчезла из ресторана, будто мартовский снег.
Франц потер лоб и сжал зубы. Все было неправильно.
Первый раз Великий магистр тяготился своим обещанием, первый раз собеседник понял, что чуд им тяготится, и первый раз собеседник сделал правильный выбор в неправильной ситуации.
Кофе уже остыл.
Франц все еще сидел.
Богдан, как оказалось, был прав.
Правда, как выяснилось, была горька.
Как невыпитый кофе.
Все было неправильно.

 Гита Ягг из Ланкра Сантьяга/Яна. "Гармония с собой - единственное, что позволяет быть нормальным при раздвоении личности".
Яна вновь встала и со злостью посмотрела на Сантьягу.
Двадцать один раз за сегодня Сантьяга, играючи, уложил ее на лопатки.
Двадцать один раз за сегодня они проводили спарринг.
Двадцать один раз Яна вставала.
А Сантьяга даже не вспотел.
Поэтому Яна злилась.
От собственной никчемности, от идеальности нава - ни одной бреши, ни одной трещинки в защите. Сантьяга был монолитным. Цельным. Ровным и гладким. И она не могла ни за что зацепиться - соскальзывала.
И Яна встала снова, приняла боевую стойку ожидая очередного удара. Может в двадцать второй раз ей повезет?
- Яна, ваша проблема скрыта внутри вас. - нав спокойно выдержал злой отчаянный взгляд, - Как бы долго вы не тренировались ваша проблема останется с вами, и никогда не даст вам победить.
- Проблема? - девушка нахмурилась.
- Гармония. - пояснил Сантьяга, - Ваша личность по сути раздвоена. Вы должны принять это. Лазь всегда будет с вами, потому что Лазь это вы, а вы это Лазь.
- Что вы можете знать об этом? - горько бросила Яна.
- Я? Исключительно теорию, - невозмутимо проговорил Сантьяга, - Но позвольте дать вам совет: гармония с собой - единственное, что позволяет быть нормальным при раздвоении личности. Продолжим? - добавил он, становясь в боевую стойку.

 Morron Всеслава/Мечеслав - "Как тебе, дорогой? Мне надоело быть блондинкой"
Во Дворец Мечеслав вчера вернулся поздно, крепко набравшись - отмечали рождение дочери у одного из баронов. Как он добирался до Дворца, Мечеслав помнил смутно, но понадеялся на чудесное истинно-мужское заклинание "автопилот" к классической магии не имевшее никакого отношения.
Где-то рядом слышалось ровное дыхание Всеславы, - значит "автопилот" сработал как всегда успешно. Мечеслав, не открывая глаз, повернулся к королеве и по- хозяйски обнял ее. И открыл глаза, решив полюбоваться на свою королеву, и замер.
Женщина рядом с ним лежала на боку, и разметавшая копна волос скрывала лицо. Черных волос!
Мечеслав попятился, чуть не рухнул с кровати, и даже ущипнул себя: может быть он до сих пор спит?
Он точно во Дворце. Он точно в покоях королевы. И рядом с ним точно спит черноволосое существо с телом Всеславы.
Женщина заворочалась и сонно мурлыкнула:
- Как тебе, дорогой?
- Что это? - только и смог выдавить из себя Мечеслав, боясь, что передозировка алкоголя поспособствовала галлюцинациям.
- Мне надоело быть блондинкой, - беспечно отозвалась Всеслава. Лениво накручивая на тонкий пальчик прядь волос оттенка «египетская ночь», - Миленько вышло, да?



 Гита Ягг из Ланкра Ярга/Схинки: Весь мир за связку банонов
- Весь мир за связку бананов!
- У тебя появился собственный мир?
- У вас появилась связка бананов, господин?
Ярга и Схинки переглянулись - очередная новая база, до которой еще не успел добраться любознательный Сантьяга, могла предложить все больше грустнеющему будущему Властелину мира и его слуге лишь вид из окон на унылую заснеженную пустыню и минусовую температуру 365 дней в году.
Антарктика никогда не относилась к списку популярных курортов.

 Morron Себастьян де Лок/Гюнтер Шайне - "Ну что, щенок, не получилось?"
Весь Замок собрался во дворе, весь Замок следил за поединком опального мастера войны и Великого Магистра.
И Себастьян де Лок лично возложил корону на голову своего племянника.
Они понимали, что все только начинается.
Себастьян прошел в Замок, и поднялся в тронный зал, утопающий в полумраке.
Штандарты действующих лож, огромное полотнище Чуди.
Пустой трон.
Нет, уже не пустой. Трон займет его племянник.
Себастьян наконец выдохнул, пусть все только началось, но самое важное закончилось. Они отделались легко. Не только Франц был готов вызвать гарок, точнее, Франц готов не был, претендент на трон Великого Магистра не может так рисковать. А вот Магистр Ложи… Себастьян вновь вздохнул. Да, он сделал бы это. Отправил бы Франца порталом на остатках энергии в безопасное место и позвонил бы Сантьяге. И был бы опозорен, но никто, никто не мог бы сказать, что Франц воспользовался помощью навов, потому что Франца бы тогда уже не было в Бастионе Лучников.
Хваны спасли их всех.
Точнее Сантьяга, убедивший хванов.
Себастьян не был глупцом, он успел перекинуться парой слов с маршалами-хамелеонами, и он знал, кто рассказал хванам, что творится в Тайном Городе.
И как бы Сантьяга не поспособствовал кризису, именно Сантьяга позволил Францу взойти на престол. Именно Сантьяга не позволил горностаям принять помощь гарок, призвав в помощь мятежным рыцарям хванов. И пусть лучше Себастьян будет благодарен комиссару Темного Двора, потому что Великому Магистру слишком опасно чувствовать благодарность к врагам. Да, Себастьян благодарен наву.
Магистр Горностаев подходит ближе к трону и видит у подножья скорчившегося на полу Гюнтера Шайне. Его глаза светятся тяжелым золотом Кадаф, но они не пылают, они словно потухшие угли и ненависть в них не беспощадное сжигающее чувство, а словно грязь под ногами.
Де Лок смотрит с отвращением. Жалости нет.
- Ну что, щенок, не получилось? - бросает Себастьян.
Гюнтер подползает к трону, обнимая подножье, и постоянно шепчет что-то. Старый Горностай подходит ближе и его зрачки расширяются, когда он слышит прерывистое скуление "мой, мой, мой..." Гюнтер гладит ножки трона с вожделением.
Губы Себастьяна искажает презрительная гримаса.
Все кончилось.
Франц Великий Магистр.
А то что перед ним, это позор Чуди.
Франц слишком благороден.
Поэтому Себастьян достает кинжал и перерезает горло мастеру войны, Гюнтеру Шайне. Как свинье.


 Morron Корнилов/Сантьяга - "Ваш ход, майор"
- Ваш ход, майор, - с жалостью проговорил Сантьяга, рассматривая свои запонки.
Корнилов с тоской подумал, что трусы придется снимать.
Игра в карты на раздевание с комиссаром Темного Двора, была очень плохой идеей.


 Гита Ягг из Ланкра Ярга и Анна - смерть обоих персонажей.

исправлено

Ярга, хохоча, накинул очередной аркан на противника. Он не хотел просто убить, он желал насладиться. Потому что это было его триумфом. Смотреть как комиссар Темного Двора, боевая кукла этого клоуна корчится от боли на каменных плитах святилища.
Смотреть и впитывать. Впитывать боль и отчаянье. Смотреть на агонию. Видеть как утекает жизнь.

***
- Он убьет... - Яна занервничала.
- Рано, - скупо ответили ей, - Он все еще держит защиту.

***
Ярга, продолжая хохотать, упивался этой агонией. Он знал, он знал, что это заклинание заставляет второго его врага, клоуна, что называет себя князем, где-то далеко в Тайном Городе в своей темноте корчится от боли. Ха! Князь это он. Никто другой. Не тот, кто отринул свою сущность, отдав ее кукле, что умирает перед ним.

***
- Он убьет... - Яна попыталась рвануться, и была остановлена властной рукой.
- Рано, - голос был напряженным, и Яна вздрогнула от прикосновения - будто ее ударило током. Она вгляделась в лицо, - жестокое и бесстрастное. И затихла. Она поняла.
***

Хохот перешел в истерическое хихиканье. Ярга пил жизнь. Ярга с безумством масана во время жажды ждал момента, когда тело перед ним станет просто телом. Момента. сладкого, краткого, будто вспышка. Момента жизни переходящей в смерть.
Он открылся полностью, впуская в себя покидающую тело жизнь, пожирая ее. Оставляя себе. Он победил!
И пропустил удар.

***
Яна не сразу поняла что она видит. Ее спутник шептал резкие властные слова, будто скороговорку. Почти шипел. Рвано и вместе с тем мелодично. Чуждо. Она попала во власть древнего незнакомого языка и очнулась лишь когда Ярга упал на пол.
Ее спутник тяжело поднялся из их укрытия и прошел к месту схватки. Его шатало. Яна четко видела, что его шатало. Он рухнул на колени перед первым Князем и лихорадочно продолжил шептать заклинания. Яна понимала, шепот - это заклинания - мощные, на грани понимания, - магия вокруг искрила, превращаясь в черные вязкие щупальца энергии, поглощающие тело первого Князя Нави.
Затем ее спутник, подошел ко второму телу, изменяющемуся, будто оплывающему, превращающемуся во что-то другое - перед ним лежала молодая черноволосая женщина, он аккуратно присел и просканировал тело.
Выдохнул, помолчав, и Яна заметила, что руки у него дрожали.
- Она мертва? - только и могла спросить Яна.
Сантьяга молчал, потянул на себя тело, обнимая, и так и застыл, прижимая к себе мертвую плоть.
- Дура, - прошептал он. - Какая же дура...
- Сантьяга. - Яна осторожно прикоснулась к плечу нава
Комиссар поднял глаза, глядя на гиперборейскую ведьму и не видя ее:
- Она должна была выжить, спрятаться. Она же метаморф. Она должна была уйти с вами.
Он будто очнулся, тряхнул головой и вновь превратился в бесстрастного комиссара Темного Двора, привычного, вежливого.
- Благодарю вас за содействие, Яна. Идите, прошу вас.
- А вы? - Яна сомневалась, нав потратил почти всю энергию на свое смертельное заклинание.
- Я дождусь тех, кто придет за мной, - коротко произнес Сантьяга, и повторил,- Идите, прошу вас.

запись создана: 20.02.2012 в 23:31

@темы: чуды, стеб, навы, челы, гет, люды, ну, а я как всегда в белом, Божественный Лорд на страже нравственности, а потом все умерли, а я в клинику лег на лечение, на 8 лет, слеш, джен, заказ

---

O make me a mask

Цикл: Белые начинают и выигрывают
Название: O make me a mask
Автор: D.
Пейринг: Сантьяга/Ортега, упоминание Сантьяга/Арика
Рейтинг: PG-13
Жанр: drama
Категория: слеш, устоявшиеся отношения
Саммари: Некоторые надевают маски, для того чтобы их снять.
Предупреждения: цинизм автора и некоторых героев, как всегда возможно OOС. Время действия – полгода после «Головокружения».

Сантьяга стоит у окна в своем кабинете и наблюдает как ночь обретает свои права над городом.
Люди прячут свой страх, отгораживаясь от ночи фарами машин, что непрерывным потоком текут по шоссе, будто диковинная река; мертвым освещением из окон бетонных коробок, что называют домами; светом рекламных щитов. Глупцы, нельзя прятаться от неизбежного.
Последние несколько месяцев в городе ничего не происходит, и Сантьяга скучает.
Скучающий Сантьяга пытается развлечь себя всеми возможными способами.
Он посещает все светские мероприятия, которые сочтет достойными своего появления там.
И становится объектом сплетен.
И тонко провоцирует на дуэль какого-то рыцаря, но дуэли не выходит, и Сантьяга начинает скучать еще больше.
И даже флиртует с Яриной.
И со стайками вездесущих смешливых фей.
Ортега спокоен и невозмутим. «Кто-то же должен не давать скучать подданным в это тяжелое для всех время зимней хандры».
Помощник комиссара сидит в кресле, греет в ладонях бокал с коньяком и рассматривает Сантьягу. Тот оборачивается, мгновенно чувствуя на себе взгляд, и вдруг роняет небрежно «Мы едем на карнавал. Костюмы я уже заказал.» Ортеге требуется несколько секунд чтобы понять какой карнавал имеет ввиду комиссар, он удивленно вскидывает брови – Сантьяге настолько скучно, что он собирается развлекаться на человском празднике в Европе?
И тут Ортега понимает, что все это время Сантьяга лишь делал вид, что скучает.
"Просто карнавал, Ортега, просто карнавал, мне тоже порой нужен отдых." Сантьяга говорит искренне, но что-то будто царапает Ортегу изнутри.
Безупречный план. Такой же безупречный как сам Сантьяга. А, следовательно, у этого прекрасного плана должно быть второе и третье дно.
О втором дне плана Ортега узнает накануне отъезда. Каникулы в Венеции лишь приятный бонус к тщательно скрываемой поездке в Рим. Настолько скрываемой, что межконтинентальные порталы прикрывают Советники Темного Двора. «Я распоряжусь, чтобы гарки были готовы», - Ортега переходит на деловой тон и получает в ответ насмешливый взгляд, припорошенный легким недоумением, - «Оставь гарок в покое, Ортега, это дружеская встреча».
У Сантьяги странное понимание друзей. Да, Римская Шлюха спит с Захаром Треми, но кроме Римской Шлюхи, с которой решил встретится Сантьяга, Рим кишит масанами Саббат, которые с удовольствием устроят комиссару не только дружескую встречу, но и вечер воспоминаний.
А Сантьяга не хочет брать гарок.
Ортега вглядывается в лицо комиссара, желая увидеть, что именно он упустил, но натыкается лишь на безмятежный взгляд.
Ортега вздыхает и напоминает себе, что у Сантьяги все под контролем. У него всегда все под контролем, особенно собственные решения.

То, что называется ванной у любого нормального существа, у Сантьяги называется точно также, но выглядит совершенно иначе.
То, что Сантьяга небрежно зовет ванна, вызывает стойкие ассоциации с римскими банями: огромное помещение, облицованное первоклассным светлым мрамором, отражающим голубоватую воду из огромного бассейна. Бассейн разделен на зоны и там, в глубине, на отмели прямо с потолка упругими тонкими струями льется вода.
Сантьяга не любит терять время. А еще Сантьяга не любит косметических заклинаний.
Поэтому Ортега стоит на мраморном полу и пар клубится у его ног. Помощник комиссара одет в один из своих неизменных темно-синих человских костюмов, и выглядит здесь, в царстве воды, пены и пары как режущая взгляд деталь.
Сантьяга стоит наполовину в воде, покрытый клочьями белоснежной пены, жмурясь от влажного плотного пара, и отдает приказания. Ситуация и место Сантьягу совершенно не смущают. Наоборот, Сантьяге нравятся такие контрасты. Для него это забавно.
Ортега уже тоже воспринимает все так, как должно: достает блокнот и записывает приказы. Договориться с Советниками о времени построения портала, заказать номера в отеле на подставных лиц, и столик в приличном ресторане, обязательно с видом на залив. Комиссар не умеет упускать детали.
Сантьяга прерывается на полуслове, чтобы окунуться в воду, оставляя на поверхности вместо себя причудливым узором расплывающуюся пену. Вынырнув уже подле Ортеги, Сантьяга невозмутимо заканчивает "И мне на самом деле неловко, что я решил совместить необходимое с приятным."
Ортега кивает и любуется Сантьягой. Комиссар опирается локтями о бортик бассейна, и смотрит на Ортегу снизу вверх. И время для Ортеги замирает на те мгновения, пока капли воды срываются с ресниц Сантьяги. Ортега замечает, что волосы у Сантьяги на самом деле слегка вьются. Комиссар одним плавным движением подтягивается и выбирается из бассейна, будто большой кот отряхивается от воды, - брызги почти долетают до Ортеги, - потягивается и приглаживает влажные волосы. Зрелище завораживающее.
- Зря не присоединился, - Сантьяга накидывает на себя халат, манит за собой Ортегу и покидает наполненное паром помещение.
Ортега следует за комиссаром, на ходу размышляя об услышанном.
Как он вообще мог думать, что Сантьяга будет просто скучать?
"Мне действительно стало скучно", - бросает Сантьяга, не оборачиваясь, мгновенно почувствовал мысль помощника.

Венеция встречает их праздником, толпами туристов на улице и прекраснейшим закатом, которым они наслаждаются с балкона роскошного номера.
Сантьяга обнимает Ортегу, уткнувшись подбородком ему в затылок, и просто молчит, смотря на заходящее солнце. Ортега почти забывает о цели визита, отдаваясь ощущениям – он чувствует ровное дыхание Сантьяги, его теплое сильное тело и полностью расслабляется, предпочитая наслаждаться моментом и отбросить мысли о причинах приведших их сюда.
Когда солнце заходит за горизонт и улицы окрашиваются огнями проплывающих гондол в ночной тьме, Ортега поворачивается к Сантьяге, встречаясь с ним взглядом, окунаясь в родную теплую глубину. Он столько раз прикасался к ней, но ему все еще непривычно – внутри Сантьяга всегда разный.
Сегодня комиссар берет Ортегу в нежный плен настойчивых объятий и поцелуев. Каждое прикосновение кидает Ортегу в дрожь – сладкую, предвкушающую. Он не понимает, как они оказываются в постели, в этом мире для него остается только сильное тело, прижимающее его к простыням.
Сантьяга не дает ему передышки, не отпускает ни на мгновенье, и Ортега слышит собственные стоны откуда-то издалека, все глубже погружаясь в мир где есть только прикосновения и острое нескончаемое наслаждение. Сантьяга и здесь контролирует ситуацию, хотя Ортега видит, что там в глубине, бушует тщательно выдрессированное безумие. «Отпусти…» - слова вырываются из горла хриплым приглашающим стоном. И глаза Сантьяги вспыхивают. Тот неторопливый издевательский танец, что затеял он с телом Ортеги, когда прикосновения медлительны словно пытка, превращается в какую-то безумную схватку.
Ортега обхватывает Сантьягу ногами. Подаваясь навстречу – ему нужно движение, ему нужно чувствовать Сантьягу еще глубже. Еще ближе. Еще… Ортега извивается под Сантьягой, прижимается к нему всем телом, он желает стать с ним единым целым, вцепляясь в плечи, выгибаясь. Он желает быть его.
Каждый толчок - вспышка, каждое движение - огонь, и в конце концов это все сливается в пожар заполняющий весь мир.
Последний раз Сантьяга входит медленно, нанизывая на себя Ортегу словно бабочку, и лежит неподвижно, наслаждаясь ощущением себя внутри кого-то, подтверждая свои права. И с его губ срывается почти неслышное «мой».
И это «мой» - лучшее, что слышал в своей жизни Ортега. Лучшее. Искреннее. Безупречное.
Ортега счастлив.
Еще некоторое время они валяются в постели, прижимаясь друг к другу.
- У нас осталась еще часть ночи, - лениво говорит Сантьяга, и проводит кончиками пальцев по щеке любовника, - Я заказал чудесные костюмы, - комиссар мечтательно улыбается, - Серебристое шитье на белой ткани, серебристые вольты.
- Ты заказал парные костюмы?
- Естественно, - фыркает Сантьяга и небрежно роняет, - Мы же вместе.
Ортега боится вздохнуть. Каждый раз он боится вздохнуть, боится ослышаться, когда Сантьяга подтверждает, что все это не мираж и не жестокая шутка.
Сантьяга улыбается уголками губ и легонько толкает любовника в бок:
- Иди взгляни, костюмы должны были уже привезти.
Ортега встает с постели, кидает взгляд на лежащего среди подушек и скомканных простыней обнаженного Сантьягу и идет одеваться. Ему кажется, что Сантьяге понравится, если он вернется уже в карнавальном костюме.
Комиссар усаживается на кровати, с ленцой потягивается, встает и подходит к балкону , настежь раскрывая двери– веселье в городе только начинается, они прекрасно проведут время.
- Сантьяга, они, кажется, перепутали заказы.
Сантьяга врывается в гостиную, позволяя холодному февральскому воздуху, проникшему в спальню с открытого балкона, гулять по номеру и мгновенно оказывается возле растерянного Ортеги. И с ненавистью смотрит на две классические баутты, в полумраке, словно в насмешку, сияющие первозданным белым. Сантьяга смотрит на них, словно увидел что-то отвратительное, хотя маски выполнены мастерски.
- Заказы не перепутали, - лед в голосе Сантьяги замораживает остатки тепла, что еще жались по углам в комнате, - Просто кое-кто решил напомнить мне, что мы здесь по делам.
Больше не смотря на маски, Сантьяга разворачивается и уходит, коротким жестом прося не следовать за ним.
Ортега стоит посреди комнаты и ему кажется, что в провалах глазниц масок затаилась издевка.
Сантьяга возвращается через несколько минут невозмутимый и спокойный.
- Не будем лишать кое-кого удовольствия. Ночь еще не кончилась. Одеваемся, Ортега, одеваемся, - Сантьяга говорит все это почти весело, только в глубине зрачков что-то притаилось. Он облачается в одежды, накидывает на себя угольно черный плащ, помогает Ортеге с камзолом, и прежде чем надеть на себя баутту, шепчет в самые губы: - И когда меня спросят, кто это сделал, я отвечу – маска.
И вот здесь Ортегу бросает в дрожь.

Сантьяга ведет его на площадь Сен-Марко. По пути они отбиваются от подвыпивших Коломбин и веселящегося Арлекина в компании масок комедии дель арте. Больше никто не рискует приставать к тем, кто одел баутту. Венецианцы отдают дань традициям.
Сантьяга чувствует себя здесь, среди сплошных масок, своим. Он полностью выдерживает роль, принятой им маски. Бесшумно движется, сливаясь со стенами домов, заставляет шарахаться от себя стайки, продолжающих веселиться горожан, чинно раскланивается с кем-то выплывшим из подворотни, таким же зловещим, в маске доктора чумы.
Ортега понимает, что именно хочет показать ему комиссар. Маски иногда становятся жизнью. Жизнь иногда становится маской. И теперь, из-под масок сочится не фальшь, а обнаженные, скрытые обычно ото всех желания.
Холодает и начинает срываться снег, тонкие льдинки плывут по черной воде каналов.
Они неторопливо гуляют по улочкам Венеции, пробуя на вкус сам дух города. Сантьяга расслаблен и разговорчив. Он рассказывает Ортеге о карнавале, о том каким он был раньше, о событиях произошедших здесь много лет назад, еще о каких-то мелочах. Ортега слушает очень внимательно, слишком редко ему представляется возможность заглянуть в прошлое комиссара.
Они возвращаются с рассветом, будто пьяные. И Ортега до сих пор чувствует на губах терпкий поцелуй украдкой: в одной из подворотен Сантьяга срывает маски и целует Ортегу.
После, маски возвращаются на свое законное место, и две баутты призраками скользят по улочкам Венеции, пугая прохожих.
Уже в дымке перед рассветом, в одном из переулков они видят тело девушки. Оно аккуратно прислонено к стене, юбка задрана, обнажая бледные в синяках бедра, маска чуть съехала на бок – видно сжатые мучительной гримасе губы.
Ортега останавливается и будто во сне повторяет фразу услышанную ночью:
- Кто это сделал?
И Сантьяга, скрытый бауттой, глухо шепчет:
- Маска.
До отеля они идут молча.

Встреча в Риме назначена на восемь вечера. Зимой солнце заходит рано.
Весь следующий день Ортега посвящает подготовке. После обеда Сантьяга покидает отель. Куда он идет, Ортега спрашивать не решается, возможно, это связано с предстоящей встречей.
Ортега размышляет о ночи на улицах Венеции и о словах Сантьяги.
Все эти маски, это безудержное веселье, все это что-то значит, раз Сантьяга посчитал нужным привезти его сюда. Что он хотел сказать? Сказал ли? Головоломка из ночного города, льдинок в каналах, хлопьев мокрого снега на плаще Сантьяги и непонятного, лихорадочного блеска черных глаз не дают Ортеге покоя.
Маски. Все их носят.
А Сантьяга с ними живет. Они будто слои одежды – срываешь первый, а под ним второй. Заглянешь под второй и натыкаешься на третий.
И вдруг Ортега, наконец, расшифровывает тот не дающий ему покоя взгляд – там, в ночи, Сантьяга был настоящим. Сантьяга позволил посмотреть на себя настоящего.
Ортега улыбается – парадокс, но Сантьяга снял маску, надев ее.
Сантьяга возвращается сосредоточенным, но Ортега списывает все на предстоящую встречу.
Комиссар усаживается в кресло и спокойно ждет – до встречи еще сорок минут. Вид у Сантьяги совершенно безмятежный, поза расслабленная, ленивый взгляд блуждает по комнате, но Ортега четко осознает, что все это не наполненное тягучим ожиданием ничегонеделанье – Сантьяга никогда просто так не тратит свое время, - сейчас в этой голове происходят такие расчеты, которым позавидовал бы Тамир вместе с его невозможной грудой железяк.
Когда время приходит взгляд Сантьяги застывает на мгновенье, но Ортега уже готов – Сантьяга жестом разрешает, и Ортега, предугадав движение, строит портал. Жест остается незаконченным, Ортега удостаивается одобрительного кивка, и они шагают в черный вихрь.
Всю встречу Ортега насторожен настолько же, насколько беспечным выглядит Сантьяга. Римская Шлюха, нет, Глаза Спящего, понимает Ортега, в какой-то момент смотрит на него так, что ему хочется спрятаться за комиссаром. За этой безукоризненной стеной. За прямой спиной и твердым взглядом. Ему кажется, что она все поняла: его опасения, его эмоции, его запрятанные глубоко внутри сомнения, и тревогу, что пожирает его уже много месяцев.
Сантьяга говорит ровно и гладко, с нотками искренности, настолько тонкими, что заметить их может лишь очень внимательный собеседник. Оттенки, что может угадать лишь ценитель. Например, Клаудия Бруджа. «Мы все хотим одного и того же», - говорит Сантьяга, и в его голосе звучит такая убежденность, что Ортега готов в нее поверить. Сантьяга сейчас сам в нее верит. И Ортега верит, потому что если даже это не так, то он не может подвести Сантьягу. И поэтому верит в его слова безоговорочно. Может быть позже, в Цитадели, комиссар и поделится своими планами и мыслями. Может быть объяснит свои решения. Но сейчас, все что требуется от Ортеги вера в слова Сантьяги. И Ортега верит.
Ортега видит, что Клаудия тоже верит. Из ее взгляда уходит холод и приходит боль. Она слишком дитя своей семьи. Она слишком жертва этой длящейся столетия войны.
Сантьяга всегда знает идеальное место для удара. Сантьяга всегда бьет наверняка.
Ортега понимает сколько всего легло на плечи этой хрупкой девушки. Это не жалость. Вдруг Ортеге вспоминается фраза Сантьяги, та, что он высокомерно бросил монаху: «Разве я похож на того, кто достоин жалости?». Так и Клаудия, жалость – не та эмоция, которую испытывает Ортега. Просто понимание. Просто принятие. Все они исполняют свой долг. Все они будут его исполнять.
Они возвращаются в отель также порталом, и Ортега видит, как Сантьяга словно сдирает с себя кожу – бесстрастность с долей мастерски отмерянной грусти меняется на какую-то опустошенность, словно щитом прикрытую усталостью. «Я не лгал, мы все на самом деле устали», - замечает он, молчит несколько минут, погруженный в себя настолько, или, доверяя Ортеге настолько, что забывает следить за лицом. Ортега слишком внимателен чтобы не заметить чуть скривившиеся в горькой усмешке губы и задумчивый, пустой, словно черная дыра, взгляд. Ортега внимателен настолько, что замечает, как пальцы поглаживают подлокотник кресла – с силой, так что слегка белеют костяшки, поглаживают так, будто усмиряют, будто хотят прочувствовать. Что? Можно лишь догадываться.
Строить догадки Ортега не любит, потому что не любит ошибаться. Как и Сантьяга.
- В Цитадель? – спрашивает Ортега и даже касается Сантьяги: осторожно – задумавшийся боевой маг может воспринять внезапное прикосновение как атаку. И встречает удивленный взгляд.
- Полночь, мы успеем на Бал Дожа.
- Бал Дожа? – Ортега не успевает переключиться, слишком занятый мыслями о прошедшей встрече и наблюдением за Сантьягой.
- Бал Дожа, Ортега, - комиссар поправляет прядь, готовую выбиться из идеальной прически, - Челы говорят, что это одна из десяти вещей, которые нужно сделать в жизни. – И добавляет со скользящей в голосе иронией, - Остальные девять не стоят внимания, но Бал Дожа по крайней мере всегда был забавен.

Палаццо Пизано Моретта сверкает огнями, огни отражаются в темной воде Большого Канала, так же как отражаются бока их гондолы – Сантьяга не может быть не оригинален. Ему кажется занимательным попасть в палаццо со стороны Большого Канала. насладившись темной глубиной воды и сюрреалистическими отражениями ночного города.
Ортега начинает привыкать к маскам. Ортега начинает маски различать.
Он опять видит этот лихорадочный блеск в глазах Сантьяги, но теперь тот кажется ему зловещим. Сам Сантьяга будто меняется, но возможно это все воображение Ортеги и магия вечера – ему кажется, будто в кинофильме отмотали пленку назад, на несколько веков. Костюмы, маски, разговоры – все напоминает ему ту утонченную эпоху, когда челы начали приближаться к пониманию гармонии. Не семейка, а ошибка Спящего – прогресс, войны, революции. И магия эпохи погребена под гусеницами первого танка, задушена воздухом, познавшим, что такое химическое оружие, и добита тем, что потом то ли с гордостью, то ли с сарказмом назовут мирным атомом.
Ортега погружается в эту чарующую атмосферу застывшего времени, а Сантьяга словно чуткий проводник, показав ему все прелести вечера, исчезает, давая Ортеге возможность познать все оттенки карнавала самому.
В какой-то момент Ортега осознает себя смеющегося в компании молчаливых загадочных дам. Конечно молчаливых, лица дам закрыты мореттами – в этих масках невозможно разговаривать, если хочешь остаться инкогнито. Ортега сбрасывает с себя очарование вечера будто ненужную одежду – внезапно возникает ощущение опасности и он понимает, что где-то вдалеке терпким ароматом разливается охотничий азарт. Побродив по коридорам дворца, Ортега замирает, скрытый портьерой – в одной из ниш, в темноте, но разве наву страшна темнота? – он видит силуэты. И Ортега даже отсюда, из-за портьеры чувствует острый запах животного страха.
Вдруг он понимает, кто загнал в угол ослепительно красивую брюнетку. А еще Ортега понимает, что брюнетка не так проста, как кажется на первый взгляд.

- Арика, - чужие властные руки подхватывают ее, вырывая из общего танца, и вот она уже прижата к стене в одной из темных ниш телом в черном плаще.
Она с ужасом смотрит на белоснежную маску. И ей кажется, что это ее маска смерти.
Непослушные губы проговаривают, запинаясь:
- Как ты меня нашел? – она знает кто это, она никогда не спутает этого властного блеска в холодных черных глазах.
Легкий гортанный смех в ответ, чуть глухой из за маски, и ей кажется, что там издевка, и ей кажется, что там что-то зловещее:
- Любимая, разве я мог тебя не найти? Мы ведь клялись друг другу в верности, помнишь? - слова режут раскаленным металлом по обнаженной коже.
Маска сорвана, и она видит темную притягательную бездну в зрачках своего палача. То, что она обречена она понимает, едва услышав этот шепот "Арика". От него не спрятаться и не сбежать. Он никогда ничего не забывает и не умеет останавливаться.
- Договор не нарушен, - она старается говорить уверенно, но дрожь, зарожденная его голосом, не дает ощутить ей почву у себя под ногами.
Его губы касаются ее щеки, скользят к уху и она вздрагивает от обещающего шепота:
- Только попробуйте преступить договор, только дайте мне повод...
- Мы чтим договор, - она пытается вжаться в стену, только чтоб не чувствовать этих жестких сухих губ.
- Вы все еще мне должны, - он почти мурлыкает это, и она в который раз понимает какого демона когда то призвала.
- Спящий проснувшийся, столько лет прошло! – она пытается скрыться за словами, словно за укрытием, она пытается оттолкнуть его, но оказывается прижатой к стене с заломленными руками.
- Вы выбрали себе не того врага, - его шепот становится почти ласковым. - Но ты можешь избавить свою семейку от долга...
- Что я должна сделать? – она сдается.
- Ярга, – тон становится деловым, он чуть отстраняется, ровно настолько, чтобы позволить ей вздохнуть, - Приведи ко мне Яргу.
- Это нарушение договора, - цепляется она за соломинку.
Он смеется и вновь прижимает ее к стене, касается ледяными пальцами губ, не давая возразить:
- Он не заключал договор. Приведи ко мне Яргу. Сделай с ним то же, что сделала со мной и приведи… - Он говорит это безразлично и ровно, но она понимает – не простил. Никогда не простит.
- А если мне понравится? – она вскидывает голову и с яростью смотрит на него. И опускает глаза не в силах соперничать с тем, что плещется там, в глубине зрачков.
- Ты знаешь ответ, - он берет в ладони ее лицо, несколько мгновений смотрит на нее и ей кажется что он вынимает из нее душу, а затем он легко целует ее в лоб и растворяется в толпе.
Она стоит и ее трясет. На коже печатью его холодный поцелуй. Она знает ответ. И она сделает все, как он сказал.

Ортега так и стоит за портьерой и не решается вновь выйти в бальный зал. Слишком много смеха – он режет слух. Слишком ярко – маски превращаются в издевательские гримасы. Слишком светло – ему нужна темнота и льдинки, плывущие по каналам.
Дайкини. У плана оказалось третье дно.
Морозный воздух приводит Ортегу в чувство. Срывающийся снег в лицо будто отрезвляет. Кутаясь в теплый плащ, он бредет по узким улочкам, вглядываясь в черную гладь воды. Будто желает найти там ответ. Вода слишком напоминает глаза Сантьяги. Приходится смотреть себе под ноги.
«Просто карнавал, Ортега, просто карнавал, мне тоже порой нужен отдых». Он опять стал ширмой для интриг. Элементом очередного развлечения.
Так было надо, он просто неверно понял. Сантьяга никогда не поражает ударом одну цель. Сантьяга обязательно все объяснит. Также как он объяснил Клаудии Брудже? «Я не она!», -почти вслух произносит Ортега и почти с ненавистью смотрит на черную гладь воды.
Он бродит по улочкам почти до рассвета.
Возвращается в отель и застает Сантьягу сидящим в кресле. Комиссар молча смотрит на помощника, будто оценивает и через несколько секунд жестом, показывает на второе кресло.
- Обычно примеряя маску, мы немного меняемся вместе с ней, пока маска с нами – она наша часть, - ты не изменился, - Сантьяга говорит это с задумчивым интересом , - Что ты видел?
В комнате темно и сейчас тьма играет с Ортегой злую шутку. Тьма преображает лицо Сантьяги, играет тенями, не дает разглядеть черты.
- Ничего, о чем бы стал рассказывать, - ровно произносит Ортега, давая понять, что трезво оценивает важность любого, даже непонятного ему действия комиссара.
Сантьяга вздыхает с легким раздражением и закрывает глаза. Ортеге кажется будто опускается занавес, Тьма отступает и Ортега видит как лицо Сантьяги, настоящего Сантьяги, превращается в безжизненную маску.
- Это была дайкини? – Ортега спрашивает на одном дыхании, боясь что уже не успел. Идиот! Ортега не хочет говорить с маской. Ортега хочет видеть Сантьягу. Ортега хочет слышать ответ.
- Да, - глаз Сантьяга не открывает, он будто застыл в этом странном состоянии – броня надета, но еще не подогнана и видно бреши.
- Ты мог сказать сразу, тогда же когда сказал про Рим. – Ортега горд собой, ему снова удалось произнести фразу ровно.
Сантьяга открывает глаза и смотрит с едва заметным интересом:
- Предосторожность.
- Я твой помощник, есть ли в этом смысл, если ты мне не доверяешь?
"И мне на самом деле неловко, что я решил совместить необходимое с приятным."
Сантьяга произносит с совершенно непередаваемой интонацией: высокомерие мешается с усталостью, пропитывается скрытым вызовом и все это ровным тоном, с совершенно бесстрастным лицом. Сантьяга умеет передать даже едва заметные оттенки когда хочет.
- Когда-то мне запретили приближаться к дайкини.
Ортега молчит, ожидая продолжения.
- Когда чуды бежали в Тайный Город, они даже не предполагали, что притащат с собой небольшую, но весьма специфическую расу. Никто не предполагал, - Сантьяга усмехается и усмешка его – лезвие бритвы, - Сущности, выбирающие своим вместилищем женские тела. Спящий не создал им тел, но дал весьма забавную особенность – ни один мужчина не может устоять против их чар. Этого нет в хрониках, - еще не зная чего, Ортега прекрасно понимает каким образом в хрониках этого самого не стало, слишком хищным становится взгляд Сантьяги, - Тогда вообще творилась неразбериха, и я тоже попался.
- Сегодня ты нарушил запрет, - Ортега холодеет. Все его раздражение исчезает, становится мелким и ни для кого не нужным, уступая место не дающей даже вздохнуть панике. Кто из них сошел с ума?
Сантьяга смотрит с укоризной, будто дал задачу и теперь, наблюдая, как с ней справляются, видит досадную ошибку в расчете:
- Я не нарушал запрета, - глаза у Сантьяги смеются.
Ортега несколько минут молчит, обдумывая слова комиссара, а потом с осторожностью, будто ступает на октябрьский лед произносит:
- Недавно ты уже встречался с дайкини…
Сантьяга кивает одобрительно, всем своим видом показывая, что хочет послушать дальше.
- Значит, запрет снят, - делает вывод Ортега.
Сантьяга встает и медленно прохаживается по комнате – он часто так делает, когда озвучивает свои размышления, ему нужно движение и пространство для маневра, как и его комбинациям.
- Разрешив встретится с Алицией, Князь автоматически снял свой запрет, - Сантьяга хитро улыбается, - и не счел нужным повторить приказ. Это открыло мне новые решения. Ярга никогда не сталкивался с дайкини. Предполагаю, для него моя маленькая импровизация станет большим сюрпризом.
Ортега только сейчас замечает, что Сантьяга вертит в руках пирамидку оберега Темного Двора.
- Но, Князь же.. – Ортегу осеняет, - Маски, он же прислал маски…
- Это не приказ, это предупреждение. Приказа не было. Мы ездили в Венецию по трем причинам. Я на самом деле хотел показать тебе карнавал. Клаудия Бруджа должна сплотить вокруг себя как можно больше вольных охотников, так отступнику будет сложнее дотянуться до них. И третье, Арика должна привести ко мне Яргу любой ценой.
Сантьяга произносит это жестко, убежденно. Ортега встречается с ним взглядом и вновь не может дышать. Глубина, что обычно прячется на самом дне зрачков, вырывается наружу – яростная, неукрощенная, безумная. Страшная.
- А если она не сможет? - Ортега по настоящему боится. Боится этого Сантьягу. Боится за этого Сантьягу. Он не остановится. Он уже все решил.
- Значит, я буду искать новые решения, - просто говорит Сантьяга и, замолчав на несколько секунд, добавляет мягко: - Нас уже ждут. Князь не слишком доволен.
- Что будет дальше? – Ортега уже видит зарождающийся вихрь портала и стремиться успеть спросить.
- Если мои аргументы не будут приняты, возможно, я буду наказан, – безразлично пожимает плечами Сантьяга и шагает в портал.
Ортега смотрит ему вслед и вдруг четко осознает, что лучше бы у проклятой дайкини ничего не получилось. Пусть тревога, поселившаяся в нем много месяцев назад, продолжает терзать его, лишь бы не случилась эта неизбежная, теперь Ортега понимает это слишком отчетливо, встреча.
Сантьяга уже все решил. Сантьяга не умеет останавливаться. Сантьяга готов заплатить любую цену.
Ортега не готов. Поэтому пусть у дайкини ничего не получится.

@темы: навы, слеш

---

Симптомы и последствия головокружения. Краткие тезисы для очень занятых нелюдей.

Название: Симптомы и последствия головокружения. Краткие тезисы для очень занятых нелюдей.
Авторы: Tashka & D.
Пейринг: все канонно, мы проверяли
Рейтинг: R
Жанр: эпическая драма с элементами стеба
Саммари: Как все было на самом деле
Предупреждения: нецензурная лексика, ООС, но чистейший, как виски компании «МосВис», канон, и мы выдадим первому усомнившемуся турпутевку в Подвалы Цитадели, кто скажет что это AU (Дознаватель, вы не участвуете, до рабочего места доедете на собственном авто, нечего бензин экономить). И вообще, авторы отвечают только за то, что они ни за что не отвечают.

Ознакомиться

Пролог
Бравый чуд *идя по элитной парковке элитного бизнес-центра*: Да, дорогая, я помню, что я должен сейчас учить нашего сына сносить головы нашим врагам-неудачникам, но понимаешь, у меня две любовницы и еще один дармоед внебрачный, и им всем надо уделять время, поэтому я задерживаюсь.
Маньяк *спрятавшись за мусорными баками*: Я зеленая корова, меня никто не видит.
Чуд *не замечая маньяка*: Да, дорогая, конечно, мы составим расписание посещения моих любовниц.
Маньяк *выскакивая из-за угла*: Умри, буржуй! Империалистическая язва на теле мирового коммунизма!
*Чуд падает замертво*
Маньяк *разглядывая мертвеца*: Я заготовил речь, но, по-моему, ее уже некому слушать. Пойду…

Первая ИстЕрическая вставка
Великий магистр *хмуро*: Куда ты завел нас – не видно ни зги!
Шас-проводник *в недоумении*: Какого Зги? Зга в Цитадели давно. Вы его сами отпустили, и правильно сделали. А то тут сейчас бы осы и Красные Шапки мародерствовали, пока приличные семьи обсуждают, кто почем на похороны скинется, и куда пристроить бывший в употреблении Карфагенский Амулет.
Жена магистра: Он хамит. Ты мужик или тряпка?
Великий магистр: Я мужик, но у меня на шее тысяч пять баб с детишками. Не считая раненых боевых пидарасов.
Шас-проводник *снисходительно*: Вам же обещали.
Жена магистра: Мало ли кто что обещает…
Великий магистр: Нет, дорогая, про некоторых говорили – они если не хотят диалога, то обещать не станут – сразу в морду. Ну, я пошел. Чмоки.
Жена магистра: Куда это ты без меня пошел? Когда это я тебе налево ходить разрешала?
*истЕрическая встреча*
Королева: Он с бабой. Кроме меня тут бабам слова не давали.
Князь: Пусть баба постоит в сторонке. Нет, пусть остается – с подкаблучником без его бабы не договориться. *Великий магистр краснеет*
Великий магистр: Мне говорили, что мир тесен – но не до такой же степени.
Королева: Тебя сюда жопа вела – ей слишком надоели приключения. Ты в Тайном Городе.
Великий магистр: Я и деревни-то не вижу.
Королева: Увидишь. Оракул сказал. Он, может, и жулик, но про вас не сильно приврал.
Жена магистра: И вы тут все время были?
Князь: Нет, вчера из космоса прилетели – соскучились. Вдруг, думаем, чуды забредут на огонек?
Великий магистр: А почему мы после победы ни одной блондинки не нашли? Ребятам так хотелось… Боевые пидарасы и те искали за компанию.
Князь: Вас тоже искать будут. Но успокой своих пидарасов – гиперборейцам их задницы не достанутся. И мы в свое время совершенных асурских женщин искали. Только не затем, зачем вы блондинок. Нам религия не позволяла.
Магистр и его жена, хором: Но почему???
Князь и королева, хором: Задолбали! Город потому что Тайный, ясно! Спящий, не иначе, утаил.
*чудские кулуары*
Первый боевой пидарас: Я бы с радостью, особенно блондинку. Но не пойдут.
Второй боевой пидарас: А мне они оба противны. Но они мешают, особенно блондинки.
Третий боевой пидарас: Задолбали со своими блондинками! Давайте жить дружно – понты у нас есть на хуй слать, а силы – не очень. Потом как-нибудь.
Великий магистр, мечтательно: Разведка. Найдем, где тут бордель, а потом поймем, кто откуда туда ходит.
Третий боевой пидарас: В борделе Источников не держат. А вот там, откуда ходят…
Жена магистра: Вы все дураки – одна я умная. У них Источники на одну светомаскировку работают.
Все боевые пидарасы, кроме третьего: Ура! Всё ложь, пиздеж и провокация! Чудь крута!
Третий боевой пидарас: Вы не охуели?
Остальные, хором: Сам иди на хуй! Мы всех сделаем! Урра!

Башня «Мамонтов».
Москва Сити, 7 июня, вторник, 06:39
Управляющий местом преступления *возмущаясь*: Почему перекрыли нахрен все, да еще и бесплатно? Мы это согласовывали? Совсем полицейские оборзели.
Начальник охраны места преступления *тоскливо*: Мы нет. Они сами все согласовали…
Управляющий местом преступления *тяжело вздыхая*: Не полицейские. Ну раз сами согласовали... *удаляется*, Пойду предложу им чашечку кофе.
Управляющий местом преступления *приближаясь к хмурым ребятам*: Э...
Хмурые ребята, которые на самом деле чуды: На хуй.
Управляющий местом преступления *опешив*: Я вам тут кофе хотел предложить...
Хмурые ребята, которые на самом деле чуды: На хуй - это вон туда *показывают на выход*
Управляющий местом преступления уходит "вон туда".

Чуд, который один из хмурых ребят: Опять у челов ПМС.
Чуд, второй из хмурых ребят, но главный: Они ошибка Спящего. У них всегда ПМС, но когда они нервничают, они могут нас попалить: соседи не поймут. Я слышал, им не нравятся радиоактивные пустыни. Поэтому сейчас еще немного тут побудем, обсудим отсутствие приличных версий и уберемся в том же направлении, куда вы послали чела.
*Чуды, которые хмурые ребята, внимательно смотрят на мертвеца*
Чуд, который не главный: Мертвец не изменился. Странно, да? Это все еще Алекс де Кантор, мой друг, который стал бы командором войны, если бы не завел себе двух любовниц и жену, и которого убил человский колдун.
Чуд, который главный *мечтательно*: Да, настоящий боевой пидарас из него не вышел.
*Чуды, которые не главные, тяжело вздыхают*
Чуд, который главный: Давайте перечислим всех известных персон Тайного Города. Заодно я узнаю последние сплетни.
Чуд, который оказался помощником: Происки Сантьяги.
Чуд, который главный: Да, я помню, но на этот раз мировое зло в его лице ни при чем. Он на неделе моды в Париже.
Помощник *сверяясь со списком* Главный по книгам в черном переплете?
Главный чуд: Снова эпик фейл. У нее интрижка с Божественным Лордом, ей не до этого.
Помощник *не сдаваясь*: Ну, может ее подставили, как кролика Роджера?
Главный чуд *подозрительно*: Кто такой Роджер? Какая ложа? Почему кролик?
Помощник *смущаясь*: Это метафора… *пытаясь исправить ситуацию* Может тварь из Гипербореи?
Главный чуд, который как выяснилось, Гуго де Лаэрт: *задумчиво* Она бы ему обязательно покурить золотого корня предложила, но я тут папирос не вижу… *очень тихо* К тому же все прошлые выходные я курил с ними…
Помощник *сверяясь со списком* Всеслава! Лично!
Гуго де Лаэрт, который главный чуд: Беременна.
Помощник *не унывая*: Ну, у нее восемь жриц и целый полк блядей *осекается и исправляется* воинствующих феминисток
Гуго де Лаэрт: Будем реалистичными. *мрачно* Алекса убил чел. Не воинствующая феминистка, не наитемнейший из метросексуалов, не накуренный раритет и даже не человский библиофил. Просто чел. И этот просто чел все предусмотрел. Даже визитки не оставил. Кстати, это было не вежливо.
Молчавший до этого чуд: Точно не Сантьяга – этот бы оставил визитку обязательно.
Помощник *виновато сверяясь со списком*: У меня закончились варианты.
Гуго де Лаэрт *недовольно*: Я надеялся хотя бы на художественные версии. В конце концов, мне нужно обосновать перед великим магистром, как обычный чел поимел почти боевого пидараса. Но на нет и суда нет. Я в ярости - запишите это для прессы. Хотя нет, для истории. А прессе вообще скажите, что пусть идет вон туда *показывает в сторону, куда удалился управляющим местом преступления*

Туристическая компания «Планета Люкс».
Москва, 2 я Брестская улица, 7 июня, вторник, 11:12
Коллега Даши: Не, ну ты глянь, какая стерва!
Даша *устало*: Завидуй молча. *про себя* Когда ж он женится-то, наконец? Плохо больше мужа зарабатывать. Но кто-то же должен его содержать.

Южный Форт, штаб квартира семьи Красные Шапки.
Москва, Бутово, 7 июня, вторник, 11:46
Кувалда, тоскливо: Бабла бы…
Иголка: Откуда ему взяться, когда ты общак неправильно держишь.
Кувалда: На великого Кумира Нации пасть раскрыл? Против мофернизации?
Иголка: Разводят тебя, великофюрерство, Гниличи как лоха, в натуре. Ладно бы на тачку, а то на крутую.
Кувалда: Чемофан верный. И не выёживается.
Иголка: А прикинь, если все не будут выёживаться, тока если им денег за это дают?
*до Кувалды медленно доходит* Пизфец. То есть – разберемся.


Зона Кадаф.
Москва, Кремль, 7 июня, вторник, 12:09

Маньяк *как всегда, повторяя мантру про зеленую корову*: Раз после, речи не получается, попробую отрепетировать до: Всех убью, один останусь. Сантьяга мудак, и белые костюмы вышли из моды. Черное на черном тоже не модно, и сейчас я докажу это на практике. Вот. *демонически улыбается и делает вид, что любуется на архитектуру*

*Два нава перед памятниками архитектуры*
Первый нав, который счастливчик: Для моего веками отточенного вкуса все эти строения - такая пошлятина.
Второй нав, которому не повезет, но он об этом не знает: Не надо было коситься на белые костюмы. Глядишь, нежился бы себе где-нибудь в более стильном месте.
Счастливчик, которого зовут Дирга: Сам такой.
Тот, кому не повезет, можете не запоминать имя, но на всякий случай Харуга: Был бы я тут один, то мне некому было бы сдать смену. Так что, давай, солдат спит, служба идет. А я пошел к боевым феминисткам. *удаляется*
*Второй нав тяжело вздыхает, размышляя о тяжелой доле настоящих эстетов*
*Харуга идет к машине, чувствует, как рядом посылают лучи ненависти*: Однако…
Маньяк *ехидно*: Ты не чукча, да и я не белый человек. *!внизапна! строит боевой аркан и выпиливает подданного Темного Двора с этого шарика*, Опять речи не вышло * вздыхает с грустью и удаляется*

Отель «Марриотт».
Москва, улица Тверская, 7 июня, вторник, 12:24
Сиракуза: Тебе нужно ехать к Кувалде в Южный Форт. Зуб даю, все будет в шоколаде, если сделаешь, как я скажу. У меня есть план. Копыто, План!
Копыто: Мляяя… А почему?
Сиракуза: Ну, я же умный.

Зона Кадаф.
Москва, Кремль, 7 июня, вторник, 14:14

Косящий под гастарбайтера нав - прохожим: Обойдите, пожалуйста. Нет, не так обойдите. Вон туда. Тут – это именно туда. Не понимаете по-русски? Хорошо. На хууууй. Именно наааахуй. Да, это именно туда. Нет, вы не оттуда пришли, вы туда сейчас пойдете. Да. Именно туда. И вы тоже!
Очень злой, недавно получивший орально-анальное изнасилование полицейский: Чо за хрень тут? Я не согласовывал.
Нав, косящий под гастарбайтера *вежливо*: Не соизволите ли вы, милостивый государь, как можно быстрее покинуть зону стихийного бедствия в направлении выхода.
Очень злой, недавно получивший орально-анальное изнасилование полицейский: Чо?!
Нав, косящий под гастарбайтера: На хуй, я сказал! *сверлит взглядом*
Ортега: Дирга, если он сейчас коньки отбросит, тебе самому вставят. Во все места.
*появляется Сантьяга в белом*
Ортега: Всё проверено. Наповал в голову. Чел.
Сантьяга *делает вид, что спокоен – палево с ушами, оно такое палево*: Что значит чел? Просто чел? Просто наповал? Просто в голову? Я просто в шоке.
Ортега *про себя*: Что – прямо сейчас в морду? И сдачи ведь не дашь – не дома.
Сантьяга: Просто чел. Просто подошел и просто построил аркан?
Ортега: Он не подошел. Он, как песец, подкрался – незаметно.
Сантьяга *деловито*: Так, когда магия не дает ответа, наступает очередь техники. Камеры?
Ортега: Ой, вот ведь незадача – их расположили так, будто заранее знали: вот тут кто-то соберется кого-то убить, а за этим нехорошо подглядывать, надо ему для этого интимного дела укромный уголок оставить.
Сантьяга: И правда, пушной зверек здесь побывал. Ортега, придется проверять, с кем спал Харуга. Проверять буду я. Потому что это вторжение в личную жизнь, а я комиссар. И вроде как традиционно обезличен. Ну не я лично, я исключение. Но комиссары в целом. В общем, это будет вполне этично.
Ортега *про себя*: Я запомню. И напомню при случае. *Вслух* Вот один момент из личной жизни – Харуга поменялся дежурством с Фрагой.
Сантьяга *озадаченно*: Тогда почему не Фрага? Его личная жизнь гораздо насыщенней. Говорить об этом неэтично, но все знают. *оживленно* Значит это маньяк! Потому что не маньяк обязательно выбрал бы Фрагу – он намного интереснее Харуги, который давно закопал все порочащие его сексуальные связи. Да, в связях наш маньяк неразборчив, если учесть, что против чудов он тоже ничего не имеет.
Ортега: Но в чем его мания? Месть?
Сантьяга: А я ведь предлагал сходить на органный концерт вместо индийского фильма.
Ортега: Извиняюсь. Займусь блондинками.
Сантьяга: Я сам ими займусь. Приму первый удар на себя. Так, здесь больше нечего делать.
Ортега: А что делать с фальшивой ямой?
Сантьяга: Скажите гаркам, пусть выроют настоящую. Они не должны были растерять навыков после последней войны.

Южный Форт, 7 июня, вторник, 15.06
Иголка: *с дробовиком*: Баста, карапузики! Кончилися танцы!
Чемодан Гнилич: Дискотека только началась. Шоу должно продолжаться.
Кувалда: Фенег сначала несите.
Шпатель Дурич: Сначала ты нам дай на раскрутку. Чем мы Гниличей хуже?
Чемодан Гнилич: А вот смета на модернизацию танцпола.
Кувалда: Все вон, на гастроли! *Иголке и Контейнеру* Вот теперь точно пизфец.
Иголка: Копыто тебя спасет. И спонсором будет.


Замок, 7 июня, вторник, 16.37
Алиция: Мои соболезнования. Не нужна ли наша помощь?
Гуго де Лаэрт: Нет, милая леди. Настоящие боевые пидарасы решают свои проблемы без женщин.
Алиция *с очаровательной улыбкой*: В таком случае леди отправится развлекаться.


Муниципальный жилой дом.
Москва, Измайловский проспект, 7 июня, вторник, 20:02
Маньяк, но по ходу не маньяк, ну то есть маньяк, но другой: Мы такие разные и все-таки мы вместе…
Люд, идущий домой *недовольно по мобильному*: Пусть маньяка ловят бабы, они ж сами говорят, что они у нас самые умные. Вот умные пусть и ловят, а тупые дружинники пойдут трахать своих законных фей.
Маньяк *подходит сзади*: Речей произносить вслух не буду, но есть чудное заклинание «Приговор». Если кратко – воздастся тебе за грехи твои. Аминь! Не убий и не прелюбы сотвори. Типа того.
*Маньяк удаляется, тело Звонимира покоится на асфальте*


Цитадель, штаб квартира Великого Дома Навь.
Москва, Ленинградский проспект, 7 июня, вторник, 21:12
Сантьяга *!внизапна появляясь весь в белом*: Господа, у вас есть три минуты, чтобы выразить мне, как я вам дорог.
Захар Треми *с верноподданническим блеском в глазах*: Сантьяга, сердешный друг наш, я за тебя. Мы все за тебя, но я затебейзатебя. Запишите это кто-нибудь!
Сантьяга *смотря на часы*: прогиб засчитан. Следующий!
Шизгара и Егор Бесяев *в унисон*: Наш косяк, человский... Но мы ответим! То есть будем искать, кто ответит. Лучше один за всех, чем все за одного!
Сантьяга *зевая*: Следующий!
Карим Томба: Самые свежие сенсации появятся сначала у вас, а потом в Интернете! И первые страницы всех изданий «Тиградком» в вашем распоряжении. Конечно, мы предоставим скидку. Эксклюзивную. *заискивающе* Тридцать процентов *перебранка между Сантьягой и шасом, заканчивающаяся напоминанием, что кругом пидарасы, один Сантьяга весь в белом *
Чуя: Мы не пидарасы. Мы любого чела съедим. А то больно их много в Лабиринте развелось.
Сантьяга *не слушая*: Следующий!
Чуя *продолжая*: Всех челов съедим. И отпидарасим.
Ортега *жизнерадостно возникая в комнате для совещаний*: Извините, простите – вне очереди у меня абонемент! У меня новости из интернета – выпилили люда. Или пилят. Я не знаю, в интернете все узнают обычно ДО.
Сантьяга: Три минуты кончились.
*все валят*
Сантьяга *в лучших традициях триллера*: А вас, Чуя, я попрошу остаться.

Муниципальный жилой дом
7 июня, вторник, 21.43
Бабульки: Сосед ваш помер, Степа…
Даша: *про себя*: А вдруг я завтра так же – и вспомнить нечего. Нет в жизни счастья.

Южный Форт, 7 июня, вторник, 22.00
Красные Шапки: Даст – не даст, даст – не даст…
Копыто: Дам, родные! Всем дам! Только не щас – в Англии так сразу не принято.
Кувалда: Чё приперся? Повешу вефь.
Копыто: Нельзя. У нас деньги и хван за дверью.
Сиракуза: А я умный. Предлагаю монополию на спиртное.
Кувалда: Было уже. Хотели как лучше, а получилось, как всегфа.
Сиракуза: Тогда меня с вами не было. А сейчас есть. А виски мы будем делать. Прямо тут. Безвозмездно, то есть даром, то есть на деньги благодетеля Копыто, так что назначь-ка его канцлером.

Туристическая компания «Планета Люкс».
Москва, 2-я Брестская улица, 8 июня, среда, 11:44
Даша: *в печали* - вот и до блядей докатился…
*входит охуенная женщина*
Даша: *про себя*: О, какая охуенная женщина. Нет – такая на него и не взглянет. *вслух* Что вам угодно?
Алиция: Мне угодно всё и сразу. И тебя в том числе.

Южный Форт, штаб квартира семьи Красные Шапки.
Москва, Бутово, 8 июня, среда, 11:46
Шпатель Дурич: Да террорист он! Вот бандану в зеленый цвет покрасит, в подвал всех заманит, будто за виски – и бомбой!
Чемодан Гнилич: Террор тут будет, если пацаны виски не получат.
Асан Турчи: *уныло разглядывая подвал*: - Антисанитария же. Прикинь, сколько Роспотребнадзору дать придется?
Сиракуза: Ты умных слушай, как я, а не Роспотребнадзор. Служба утилизации, в случае чего, дороже.

Муниципальный жилой дом.
Реутов, улица Ленина, 8 июня, среда, 13:01
Фея, вдова убиенного: Ой, на кого ж ты меня покинууууул…
Белава: Заткните дуру, воевода думает.
Ярина *про себя*: опять этот пидарас в белом приперся быстрее всех
Сантьяга * возникая на горизонте*: Позволю себе представиться: характер суровый нордический, в порочащих связях был, но замечен не был. Так что прошу ограничиться: просто в белом.
Ярина * хмуро*: Кто бы сомневался. А по существу?
Сантьяга: Мы в жопе. Вы в большей, чем я. То есть глубже, потому что жопа одна. То есть я сверху, но все равно неприятно.
Белава *бурчит почти про себя, но громко* Навы пидарасы.
Сантьяга – Ярине: Уберите эту воинствующую феминистку, в конце концов, вы мне тоже не нравитесь, но я ж молчу. Вы хотя бы вместо меня Милану выпилили, а у нее вообще никаких заслуг. А то у меня есть стилет *демонстрирует и добавляет*: - Извините, неадекватно реагирую на жриц и фат.
Ярина - Белаве: Пошла прочь. И так всех выпиливают больше нормы.
Сантьяга: Ну вот, теперь можно поговорить. Запомните дорогая воевода, вы - милейшее существо, а я всегда прав. Запомнили? Отличненько. Теперь записывайте мою версию, потому что она единственно правильная. Потому что других быть не может. Не может, я сказал! *вновь любовно глядя на появившийся в руках стилет*. Мне приятно, что вы со мной согласны. В конце концов, это я ведь в белом. *примирительно*

Южный Форт, 8 июня, среда, 11.46
Шпатель Дурич: - Да террорист он! Вот бандану в зеленый цвет покрасит, в подвал всех заманит, будто за виски – и бомбой!
Чемодан Гнилич: - Террор тут будет, если пацаны виски не получат.
Асан Турчи: *уныло разглядывая подвал*: - Антисанитария же. Прикинь, сколько Роспотребнадзору дать придется?
Сиракуза: Ты умных слушай, как я, а не Роспотребнадзор. Служба утилизации, в случае чего, дороже.

Муниципальный жилой дом.
Реутов, улица Ленина, 8 июня, среда, 13:01
*брат Шивус вещает с телевизора, о психической неуравновешенности маниака*
Маньяк: Щас я тебе покажу неуравновешенность, нелюдь позорная, когда там у тебя смена кончается?
SMS *давая о себе знать*: Заплати налоги и спи спокойно
Маньяк: Пошли вы. Империалисты хреновы. Скоро коммунизм восторжествует. А пока пойду, покомментирую новости в духе офисного планктона в бложиках. Вжииих!

Зеленый Дом, штаб квартира Великого Дома Людь.
Москва, Лосиный Остров, 8 июня, среда, 15:15
Дружинник: Это закрытая вечеринка!
Сантьяга: У меня VIP-карта, ты что, не видишь я - в белом?
*Дружинник в ахуе пропускает*
Ярина: Как насчет на хуй?
Сантьяга: Я по делам, так что обойдемся без сексуальных контактов.
Ярина: Ну в другой раз? *жизнерадостно* Мы снова лоханулись , но зато по крупному.
Сантьяга: Я заметил, но промолчу, потому что сам держу ягодицы в тонусе.
Ярина: Мы почти успели.
Сантьяга: Почти не считается. И все было совсем не так. *Проникновенно смотрит на Ярину*, Помните – вокруг пидарасы, а я в белом. Дело обстояло следующим образом. Не перебивайте и запишите! Запишите, я сказал!
Ярина *доставая блокнот*: Записываю. Кстати, запишите и вы…
Сантьяга *скромно*: Я запомню.
Ярина *ехидно*: Как пожелаете. Свояченица убитого - элитная блядь. Вот так, да. *делает театральную паузу*: Тут должно быть изумление.

Ресторан «На распутье». Подмосковье,
Варшавское шоссе, 8 июня, среда, 16:11
Сиракуза: Так, инвесторов ты проебал.
Копыто: Я по бабам! Все подтвердят!
Сиракуза: Вот и не проеби тех, кто будет тебя продвигать на человский рынок.
*Появляются Варек и Марек*
Копыто: Да чо там – этим пидарасам точно третий лишний.
Шасы: Денег скока? И часть наличкой. За пидарасов.
Сиракуза: Здесь кто-нибудь будет слушать умных? Я вам за смешную цену имя сделаю!
Шасы: Со слухом плохо? Денег скока, идиот?


Муниципальный жилой дом. Москва,
Измайловский проспект, 8 июня, среда, 21:04
Даша: *в адрес мужа*: Ну и мечтай о своей бляди. Моя элитная тебе и не снилась, козел!
Алиция: Для тебя, дорогая, любая мечта на выбор. Приходи, покажу каталог, прайсы, обсудим условия кредита…

Цитадель, штаб квартира Великого Дома Навь.
Москва, Ленинградский проспект, 8 июня, среда, 22:22
Князь: Тебя наказать?
Сантьяга: Вы, наконец, нашли повод?
Князь: Ты в белом.
Сантьяга: Я всегда в белом, а вокруг все пидарасы, помните?
Князь: Как когда-то выяснилось, не все.
Сантьяга *глубокомысленно*: Ну, кто-то же должен был принять первый удар на себя.
Князь *пафосно*: Я тебя спас.
Сантьяга *уточняет, сдувая несуществующую пылинку*: Это Я спас Вас. От сексуального насилия, кстати. Закрыл собственной грудью, да. Запишите. Я настаиваю.
Князь: Ну ладно, пошутили и хватит. Я чувствую, ты намекаешь на блекджек и блядей.
Сантьяга *подхватывая*: Они не платят налоги.
Князь *будто извиняясь*: Оффшоры.
Сантьяга *с воодушевлением*: Вооот! Арестуем!
Князь *с азартом*: Докажи!
Сантьяга *тоскливо*: Как? Мы ведь с вами не зря сами оффшоры придумали…

Бизнес центр «Северная Жемчужина».
Москва, Дмитровское шоссе, 8 июня, среда, 22:53
Марек Томба: Атнасолотовый понтовый…
Варек Томба *скептически*: Фигня. Южнобутовка…
Марек Томба: Кому она сдалась. *радостно* МосВис! Эврика!
Варек Томба: «Красный Кувалд!» Тоже, конечно, фигня, но рабочий день уже закончился, поэтому это окончательный вариант.

Муниципальный жилой дом. Москва,
Ярославское шоссе, 8 июня, среда, 22:57
Даромила: Все это как-то пошло…
Журава: В интернете сказали, что это чел.
Даромира: Ну если в интернете, то тогда давай вспомним, что мы мечтали стать воинствующими феминистками, и выйдем из машины, как люди в черном – во всеоружии.
Журава: Ну тогда крашу губы…
Маньяк: Сейчас вы зайдете в лифт, и я сотру с вас макияж. И все увидят, что вы ни разу не Наоми Кемпбелл.

Вторая истЕрическая вставка.
Арика: Котя, ты меня любишь?
Сантьяга: Конечно, зая.
Арика: И сделаешь всё, что я попрошу?
Сантьяга: Конечно, рыбка.
Арика *довольно*: Ты такой пуся! Тогда вот что – захвати-ка мир. А то не дам больше.
Сантьяга: Коне… *растерянно* - А как же Князь и остальные?
Арика: А он тебе папа, что ли? Князя на пенсию. Рыжие и зеленые поубивают друг друга. Ты станешь самым крутым и поубиваешь челов.
Сантьяга: *просияв, с воодушевлением*: Как бы я без твоего ума жил, зая?
*в людских кулуарах*
Барон и жрица: Бей чудов – спасай Людь!
Воевода Дочерей Журавля: Неприлично как-то – нас же не убили.
*Королева в шоке. Остальные заходятся в приступе острого патриотизма*
Скорая помощь в лице князя *шоковая терапия*: А ну быстро вылечились, встали и пошли! Сантьяга у меня тут накосячил, я его запер, пока не одумается, придется самому бардак разгребать! Опять от размышлений оторвали, ироды!

Интерфакс, Москва.
Шасы: Исконно русский виски «Красный Кувалд» от легендарной винокурни МосВис!
Копыто: *в дорогом костюме, при виде гигантской бутылки*: Налетай, мля – подешевело!

Центральный офис «Тиградком»
Ярина и Гуго: Какой позор! Третий день ловим вшивого маньяка!
Сантьяга: Это вам позор, а я весь в белом, запишите. Маньяк маньяком, но люда выпилили за дело, я чувствую.
Ярина и Гуго: Чувствуй дальше. Элитных блядей тебе все равно трогать не разрешали.
Сантьяга *уверенно*: Потому что кругом одни пидарасы. Но я, хоть весь белом – не забудьте записать историческое предложение, - готов вам доверить руководство штабом. *Про себя* Чтобы вы и дальше позорились, а когда будет результат, прочитают записи и поймут, кто тут весь в белом и главный. *вслух* Маньяка из информационного пространства выпилить. Совсем. Он, конечно, обозлится и выпилит со зла кого-нибудь еще, но нам только этого и нужно. Но это решение штаба, а не моё – я же весь в белом, не забывайте!

Муниципальный жилой дом.
Москва, улица Академика Бакулева,
9 июня, четверг, 12:36
*Маньяк троллит хвана в каментах*
Хван: Фет, мне впадлу заниматься вашей ерундой у меня серьезный бизнес. Да, почти как у шасов. Ну, когда бизнес закончится, я позанимаюсь ерундой. Если другой бизнес не образуется. *хван собирает шмотки и выходит из квартиры*
Маньяк *из за угла* Зря ты билеты на самолет не сдал, четырехрукий. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
*выпиливает хвана*

Южный Форт
*государственный канцлер Копыто в «обчественной преемной» отмахивается от очереди матерей его детей*
Чемодан Гнилич: Он меня бесит. А Кувалда вторым канцлером сделать не захотел. А Копыто бесит. А у нас нечего на халяву народу наливать. Но Копыто люто бесит, падла! *истерика*.

Клуб «Элегантность».
Даша: - Все мужики – козлы…
Алиция: - Взгляни на каталог с мечтами. А сигаретку-то выбрось. Выплюнь каку, детка!

Ресторан «Ермак».
Москва, улица Нижние Мневники,
9 июня, четверг, 20:20

Сиракуза: Все так прекрасно, аж противно
Сантьяга *официантке*: Водки ведро и оставьте нас, у нас серьезный мужской разговор.
Сиракуза *нервничая, но петушась*: Нагибаться не буду, но я вас очень уважаю.
Сантьяга *ласково*: Потому что я в белом?
Сиракуза *сглатывая*: Мне говорили, что вы не пидарас. Но нагибаться все равно не буду.
Сантьяга: *задумчиво *: Ваня, продолжайте оставаться просто Ваней, а то вы слишком хорошего о себе мнения. Я начну что-нибудь подозревать. А пока не начал раздобудьте-ка мне компромат на одну элитную блядь. Хотелось бы, конечно, на другую, но сейчас эта актуальней.
Сиракуза: Нуууу… а гарантии
Сантьяга *жестко* четыре лапы и хвост мои гарантии. Но так как их у меня нет.. Вы же умный., правда. Мне так говорили *ехидно улыбается*

Москва, Битцевский парк, 9 июня, четверг, 23: 26
Маньяк: Гребанные буржуи! Будем гнать вас поганой метлой! Мировой коммунизм восторжествует, пролетарии всех стран воссоединятся в едином порыве, и это не будет считаться онанизмом! Да!

Клуб «Элегантность».
Москва, улица Малая Полянка,
9 июня, четверг, 23:27
Алиция: Как тебе это предложение? *открывается портал на берег теплого океана. Вино, фрукты, секс на пляже*
Даша: Хорошо, но я всё-таки почти замужем… И вообще, вдруг я просто под кайфом была?
Алиция: А ты завтра позвони, и всё узнаешь.
Даша*дома, в истерике*: Все мужики – козлы!!!
Антикварная лавка «Вчерашний день».
Москва, улица Мясницкая,
10 июня, пятница, 10:36
*Шас внучке*: И тут храбрый шас выпилил маньяка под корень, забрал все активы, и все стали счастливы, кроме обманутых дольщиков, которые отдали маньяку все сбережения.
Маньяк *заходя в шасскую лавку*: Мир - народам! Хлеб – голодным!
Шас *выходя к клиенту*: На чем я могу вас наебать… то есть, чем я могу помочь голодным? У которых есть деньги на еду, конечно.
Маньяк *с фанатизмом*: Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!
*выпиливает шаса*
Люды, проходящие поблизости: Спешить не будем, наших нет, а за своих Сантьяга впишется. *прогуливаются не спеша*
Ярина *из оперативного штаба* Какой нахуй впишется, сейчас наша смена!
Дружинники *ускоряясь* Мы сделали все, что могли, но мы не могли ничего. Тут только челы и мертвый шас.

Все *хватая оружие и толкаясь*: Ату! Ату его!

Ярина : Он мог выбраться ползком.
Доминга: Да мы весь периметр колючей проволокой обмотали.
Ярина: Ну, значит перепрыгнуть вашу проволоку
Тамир: Вероятность, что он птица, очень мала.

Маньяк: Зажжем зарю свободы! *разглядывает автомобиль* Но не для всех. Хрен с ними, лес рубят – щепки летят. *взрывает гранату*
Сантьяга *разглядывая панику на улице*: Отмените режим секретности ненадолго, и я покажу вам, как делается настоящий навский шукрЪ такой же безупречный как мой белый костюм.
Ярина *печально*: Не получится… В смысле, остаться в белом.

Южный Форт, штаб квартира
семьи Красные Шапки.
Москва, Бутово, 10 июня, пятница, 10:42
Копыто: Наливай! Халява, в натуре! Да здравствует наш Источник – вискиделательная машина!
Кувалда: Он меня бесит. Но Гниличей с Фуричами он бесит пуще, чем я, и это хорошо.
Чемодан Гнилич и Шпатель Дурич: - Рвем потолок, мочим Копыто, а виски – пополам.

Центральный офис «Тиградком», 10 июня, 11.29.
Гуго *уныло*: Маньяк опять ушел, а мы все пидарасы…
Сантьяга: Маньяк вернется, и тут буду я, весь в белом, запишите.
Бесяев: Я, я записал, и даже фотосессию устроил!
Сантьяга: Отлично, Егор! Можете пока из списка окружающих пидарасов себя вычеркнуть.

Муниципальный жилой дом, 10 июня, 14.06
Даша (Алиции): - Все мужики – козлы…
Алиция: А я тебе что говорила с самого начала? Пора обсудить расценки на мечты, детка.

Зеленый Дом, штаб квартира
Великого Дома Людь. Москва, Лосиный Остров,
10 июня, пятница, 15:03

Копыто *нервно пожевывая бандану* Мляяяяя…
Сиракуза: Я умный, я всем все уже дал.
Шас, агент Мордора Темного Двора, временно управляющий финансами Людов *радостно*: Вот он пришел, источник налогов!
Сиракуза: Я за него.
Шас: Кошмары по ночам не мучают?
Сиракуза: Заплатил налоги- сплю спокойно! Вам что не говорили, что я умный?
Копыто: Мляяяяяяя… *падает в обморок*
Концы на заднем плане *стонут*: Раскулаааачили… Идем к королеве. Семейная тайна нас спасет!
Шас: Пишем чистосердечное, сколько денег утаили от родного Великого Дома.
Сиракуза *твердо*: не было никаких денег, так, результаты народных промыслов. В соответствии со статьей…
Шас: Согласен на понижающий коэффициент при подсчете.
Сиракуза: У нас налогообложение от прибыли, а у нас одни убытки. Вы нам еще должны!
Всеслава *входя*: ты по что боярыню концев обидел?!
Шас *возводя горе-очи к потолку*: Опять чья-то семейная тайна мешает чьему-то семейному бизнесу.
Всеслава: А ты, стало быть, тот который умный.
Сиракуза: Это я, да, еще я предусмотрительный, можете дать мне с полки пирожок. И запомните, Ваше Величество - пока я в Южном Форте а авторитете, Зеленый Дом может спать спокойней честного налогоплательщика.
Шас: Это фантастика.

Муниципальный жилой дом, 10 июня, 15.03
Даша*про себя*: Меня где-то кидают. Меня где-то кидают…
Алиция *хорошо поставленным голосом Коммивояжера Года*: Магия. Лишних полста лет. Красавицей, а не старухой. Совсем недорого и даже со скидкой. Себе в убыток отдаю – я без скидки брала.
*Является почти муж Даши*
Даша и Алиция *хором*: Чао, козел! *исчезают*.

Третья истЕрическая вставка
Чуды: Мы воевать будем или кредиты набирать? Мы боевые пидарасы или нет?
Третий боевой пидарас (Леннарт): - Идиоты вы, а не пидарасы!
Князь и королева *хором*: Тук-тук, а вот и мы – коллекторы! Пришли взыскать проценты по кредитам, то бишь жену магистра.
Жена магистра *гаркам*: Пидарасы! Ненавижу!

Дайкини *наперебой*:
- Мы просто поиграть хотели. А оно вон как вышло...
- Мы нечаянно…
- Мы не знали, что наши чары бессильны против настоящих боевых пидарасов!
- А к Князю нас не пустили!
Королева: Этим блядям с борделем не управиться, а туда же – на мир замахнулись!
Князь: Ничего, мы им поможем. Они же хорошие девочки, будут слушаться взрослых и больше так не делать. А мы их не будем обижать.
Королева: А может, не надо?
Князь: Ну, раз их тоже жопа в Тайный Город вела… Сантьяга еще до чудов подозрения вызывать начал.
*бесплотный голос Сантьяги* - Запишите, Князь – я принял первый удар на себя!
Дочери Журавля: Ну вот, теперь у нас и элитные бляди будут…
Воевода: Кому наш воинствующий феминизм не по нраву – скатертью дорога к ним, если генетика подойдет!

Ресторан «На распутье», 10 июня, 18.05
Сиракуза *хорошо поставленным голосом*: Да, мы с королевой Всеславой хорошие друзья. А еще я оказал услугу комиссару Темного Двора.
Чемодан Гнилич: - Ты мне бабло, чел, а я вискиделательную машину стерегу и не выеживаюсь.
Сиракуза и хван: - А теперь послушай умных: ты не выеживаешься, потому что как только начнешь – тебя выпилят.

Складской комплекс «Кумар Карго Экспресс», 10 июня, 18.30
Урбек: *загибая пальцы* - Так, бомбу залежалую сбыл… *Кувалде* Ну так что там твоя модернизация и нанотехнологии?
Кувалда: *в печали* - Опозфал я. Музы умолкли – теперя пушки нужны. Да чтоб инструкции печатными буквами были, а то нароф не разберет! И финамиту пофкинь – всё равно убыток сплошной.

Ресторан «Ермак».
10 июня, пятница, 18:31
Сиракуза *смущенно потупившись*: Вам не зря говорили, что я умный.
Сантьяга: Можете считать, что отборочный тест вы прошли, Ваня *читает компромат*.
Сиракуза *про себя*: Вроде нагнуться не требует *вслух* А кто такие «фантазерки»?
Сантьяга *про себя* Я ведь могу и передумать *вслух* На редкость изобретательные были феминистки. Но не успели продать лицензии на все изобретения. Их выпилили из ревности.
Сиракуза: Я оказал вам услугу, комиссар, запомните.
Сантьяга *про себя*: Когда мне оказывают услуги, я люблю. Не люблю, когда об этом слишком часто напоминают. Эй, умные встают и уходят прочь. Красивые тоже, если вы никак не можете определиться.
*звонит Доминге*: Срочно весь компромат на «фантазерок», какой найдется в Зеленом Доме! Попадетесь – мне придется вас выпилить, чтобы остаться в белом.
Тамир *подслушав разговор, утешительно*: Ничего. Бесяев не хочет обратно в список пидарасов. Он нас не сдаст.


Театральная площадь, 10 июня, 18.32
Маньяк: И вновь продолжается бой!
Бадар Хамзи: У нас буйнопомешанный на свободе, вы забыли?
Отец Динамус: Я же нанял самого настоящего боевого пидараса. *про себя* Юбок он не носит, но если припрет, можно и в штаны залезть.
*Занимают места в ложе*.
Маньяк: Приговор по делу врачей-вредителей будет приведен в исполнение! *подает шампанское* Не толкайся, подлец! Слезай с подножки! *разочарованно* Уже слез?
*по ходу почти выпиливает боевого пидараса и смывается*


Складской комплекс «ТрансЛогистикСуперЛайн»
10 июня, 19.46

*Алиция кладет рядом с Дашей стопку бумажных пакетов*
Даша *нервно*: А может, не надо?
Алиция: Надо, детка, надо.
Шмиций: Мне говорили, что ты умный, Ваня. А не похоже…
Сиракуза: Кто-то же должен инвестировать в рискованные проекты.
*на арене птичка делает больно атмосферному явлению. Много шума и кровищи. У Даши кончаются бумажные пакеты*.
Сиракуза: Я вас не клею, но на всякий случай запомните, кто вам подал стакан воды.

Центральный офис «Тиградком»
10 июня, 19.47
Отец Динамус: Всё приходится делать самому - всё! Даже психов отлавливать! Срочно повышаем цены в качестве компенсации! Так и быть, вот тому боевому пидарасу сделаем скидку.
Сантьяга *про себя*: Не забыть сказать налоговой службе о повышении. *Вслух* Больше никого с места преступления порталами не выпускать. Кому-то может не повезти, но если поймаем маньяка, всем будет похуй. Зато все будут знать, кто был весь в белом. Что там с фотосессией?
Доминга: У всех участников алиби. Особенно у последнего. Или он зомби.
Сантьяга: Правильно, только зомбированный на всю голову будет выпиливать всех без разбора.
Ярина: А кто с него боди-арт убрал?
Сантьяга: Да мало ли вокруг пидарасов. Кстати, элитные бляди тоже могли.
Ярина: Сначала докажи.
Тамир: Он не только зомби. У него сто двадцать три тысячи клонов.
Сантьяга: Объявляйте федеральный розыск. Упс, – не я же сейчас главный. Зато по-прежнему в белом *Ярине* А вы записывайте мои советы, записывайте!

Муниципальный жилой дом
11 июня, 15.24
*маниак вооружается и повторяет мантру*
- Безумство храбрых – вот мудрость жизни! Пускай помру я – но в сердце смелых и сильных духом всегда я буду живым примером и бла-бла-бла… *про себя* вот же бред – им лишь бы кормушка не пустела. Но что поделать – с террором все сложней, остается революционная пропаганда.

Южный Форт, 11 июня, 16.19
Копыто: Ты, конечно, умный, но в наших семейных делах ничо не сечешь, потому не лезь.
Сиракуза: А ты дурак, но запомни – я за тебя.
Хван: Задешево срамиться не стану! *про себя* даже если никто не узанет.
Красные Шапки: Где, мля, ключ от Источника!?
Кувалда: Нету. Зато есть пушки. Мофернизированные.
*Чемодан Гнилич и Шпатель Дурич продолжают делить Источник и шкуру неубитого великого фюрера*

Частный жилой дом на Рублевке
11 июня, 21.02
Алиция: А теперь подпишем договор, детка. Возьми кинжальчик.
Даша *в истерике*: Меня не предупредили о дополнительных условиях! Даже мелким шрифтом не пропечатали! *убегает*.

Муниципальный жилой дом.
Москва, улица Красного Маяка,
11 июня, суббота, 15:24
Маниак *предается воспоминаниям*: Я был почти как Ленин, но у меня не было броневичка. Я был как Усама Бен Ладан, хотя мои покровители были не из Обкома. Я написал учебник по прикладному терроризму и стал тысячником в ЖЖ. *зловещий смех* Пора стать мертвым героем.


Южный Форт, 11 июня, 21.14
Будущий великий фюрер Чемодан Гнилич: Кругом коррупция! Народный вискарь весь распилили и вывезли в оффшоры! Шасы с челами ходят тута, как у себя дома, и не уважают наши исконные традиции! Долой тандем!
Народ: Кого-кого?
Чемодан Гнилич: Кунтика с премьером, тьфу, канцлером, в натуре! Даешь честные выборы! *тихо* Меня. Южный Форт – без Кувалды! Кровавый режим вот-вот рухнет – надо тока подтолкнуть! Вперед, пацаны!
Народ: Ура Чемодану! Теперь всё понятно! Айда за вискарем – он нынче общий! Вперед! Ура!
Будущий великий фюрер Шпатель Дурич: Где псы кровавого режима? Ага, понял – они тоже за народ! Бомбу сюда! *взрыв*
Дуричи: Ура! Победа! Южный Форт – без Копыто! Спасай народный вискарь!
Копыто *с отвращением*: Не могли подождать малость со своей гражданской позицией, уроды. Теперь Кровавую субботу устраивать придется, а не как положено. *замечает хвана* Ой… кто-то уже устраивает.
*взрывается динамит Кувалды. Занавес*

Частный жилой дом на Рублевке
11 июня, 21.02
Алиция: А теперь подпишем договор, детка. Возьми кинжальчик.
Даша, в истерике: Меня не предупредили о дополнительных условиях! Даже мелким шрифтом не пропечатали! *убегает*.

Бар «Кружка для неудачников».
Москва, Николоямская набережная,
11 июня, суббота, 21:33
Сиракуза *пьет*: А ведь светлое будущее почти наступило.
Посетители: Ваня, расскажи как ты выпилил половину Южного Форта.
Сиракуза: Я просто консультирующий детектив.
Посетители: Гений криминального мира, блин. Консультирующий.
Сиракуза: Штирлиц еще никогда так не был близок к провалу.


***
Сантьяга *в руках стопка книжек «Противодействие терроризму. Практикум для чайников»*: Раздайте всему штабу, и запишите, как я повышал ваш низкий уровень знаний по данной проблематике..
Доминга *ноет*: Сверхурочных не платят, отпуск не дают, пашем как рабы на плантациях, еще и второсортную литературу читать заставляют. В общем, нам тут осталось проверить еще стопицот тысяч красных точек – и любая из них может оказаться тем-кого-нельзя-называть.
Сантьяга: Хватит эвфеминизмов – будем звать его просто – Арни.
Доминга: Нам нужен Супермен!
Сантьяга *в сторону* еще одна жертва человских комиксов. *скромно* У вас есть я. Весь такой в белом. *тыкает пальцем в карту* Где может быть террорист-неудачник? Конечно же в месте скопления неудачников.
Тамир: О, вы тоже в интернете уже прочитали, да?

***
Маниак: Аллах Акбар! Ну, а чтоб не скучно, всем присутствующим – халявное путешествие на тот свет. Водки мне ведро!
Шасы: Первый раз не хочется халявы.
Сиракуза: Вот до чего доводит чрезмерное увлечение идеями ленинизма и употребление нелицензированных препаратов.
Маниак *лезет на стол и вещает как с броневичка*: Братья и сестры! Товарищи! Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут!
Скучающая публика: Байан.
Маниак: Вы сделали нас глупыми пингвинами. но есть еще настоящие буревестники! Я покажу! Я взлечу на крыльх бури - громко и в компании! *гордо демонстрирует хит сезона от известного кутюрье Бен Ладена*

***

Ярина: Остановите самолет трансляцию, он уже натрепал на пару бархатных революций!
Сантьяга *сверяясь с утвержденным бюджетом*: У него еще три минуты оплачено.
Гуго де Лаэрт: Боевые пидарасы жаждут показать террористу почем опиум для народа.
Ярина: Он заббарикадировался, а воинствующим феминисткам нельзя поднимать тяжелое.
Сантьяга *сдувает несуществующую пылинку и демонстрирует прибывшего Советника Темного Двора*: Доверьтесь профессионалам. Дорого. Качественно. С гарантией.
Ярина и Гуго *хором*: Да заткните уже этого буревестника! Ёбнуть силой мысли по броневику, с которого он вещает!
Сантьяга: Остальных придавит.
Гуго де Лаэрт: Подумаешь, пингвинов придавит *косится на Сантьягу* Упс... там же еще пеликаны.
Сантьяга: Или мы остаемся в белом, или самые ебанутые из пингвинов научатся взлетать на броневики.
Гуго и Ярина: В белом только ты!
Сантьяга *в сторону*: И с кем приходится работать.. сказочные долбаебы. *громко* Именно поэтому, я главный.

***
Маниак: Кто был ничем, тот станет всем! А кто был всем - наоборот! Это я вам говорю, которые в белом, слышите!
Сиракуза *сверяясь с часами*: А эфирное время-то кончилось *прицельно метает перстень*

***

Гуго: Сантьяга, ты не прав.
Сантьяга *в сторону*: Святая наивность. *громко* Пачкаться должен только маньяк. Он не в белом.
*напряженное ожидание - то ли пеликану открутят голову, то ли из рукава белого пиджака достанут последнего туза*

***
Сиракуза: А ведь тебе умные люди говорили не мешать алкоголь с тяжелыми наркотиками!
Маниак *схватившись за мачете*: Помнишь, как сдох политическая проститутка Троцкий?
Сиракуза: но и ты на кровавую гебню не тянешь.
Шас; *про себя* Я не запоминаю такие гнусные подробности. Но я помню, где тут ружье. Полезное знание всегда лучше бесполезного. *выпиливает маньяка*

Заключительный пиздец
Кувалда: Зря Чемофана выпилили. Теперь и повесить некого для поряфка. Мож, канцлера – что Источник не уберег?
Копыто: Я сложил полномочия. И для народа старался, не для себя. Всё бабло ради Источника отдал!
Кувалда: Ифиот. А я фде теперь бабло возьму? Мож, за это повесить?
Копыто: Не великофюрерское это дело. А у меня стаж. И квалификация. Тока прикажи – кого хошь!
Кувалда: Лафно, беру обратно в уйбуи, а то пропафешь вефь, фубина.

***

Даша: Мужик кинул… С мечтой кинули… Самовыпилиться, что ли? *тянется за сигаретой*
Голос в голове: Выплюнь каку, детка.
Даша: Я же не подписала договор!
Голос в голове: Так и надо было. Мы все-таки элитные бляди, а не воинствующие феминистки.

***

Сантьяга: Так как, мадам, – пишем чистосердечное?
Алиция: Вы и так в белом.
Сантьяга: Это лишь на фоне пидарасов кругом. Но у меня еще Князь и семейные принципы.
Алиция: Дайте слово, что не тронете элитных блядей и не запретите блэкджек.
Сантьяга *легко*: Даю. А еще клянусь поставить памятник "Божественный лорд на страже нравственности": Нур в окружении элитных блядей. Что-то про старину Нура ничего не слышно - памятник может его развеселить. *разочарованно, в сторону* А я еще Спящий знает когда, заявлял и просил записать: у меня своеобразные отношения с собственными словами. Но об этом в следующей серии.
Алиция: Пишу чистосердечное. *в сторону* А небольшая забывчивость простительна настоящей женщине. *Вслух* Я хотела выпилить одного козла-люда. Я убрала с маньяка боди-арт и применила бабушкино изобретение. Я же законная наследница авторских прав. Я не ожидала, что у маньяка снесет крышу. А потом я была в шоке. Вы же знаете, элитным блядям мозги даны не затем, чтобы думать. Я больше так не буду. Извините *самовыпиливается*.

***

Сиракуза: Я умный. И честный. Знаю, что так не бывает. Но я – исключение.

***

Фея, вдова убиенного *в раздумье*: Наверно, пока не кончится траур, замуж выходить неприлично. Но как не выйти, если Неждан такой душка? И кредиты…Вон, цветы кто-то прислал. Неждан или другой душка? *открывает дверь*.
Сиракуза: За умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, в соответствии со статьей… *выпиливает фею*.

***
*Сантьяга, в своем кабинете, мрачно берет мобильный и набирает номер*: Это прачечная?
*смутно знакомый читателям голос на другом конце провода*: Коньячечная *нервный смешок, потом вежливо*: Услуги химчистки. Дорого. Метросексуалам и приближенным к мировому злу - скидки.
Сантьяга *деловито*: Приезжайте, Кортес, нужно срочно отбелить репутацию. *в сторону* Пока никто не заметил.

@темы: чуды, стеб, навы, челы, люды, ну, а я как всегда в белом, Божественный Лорд на страже нравственности

---

Predestination

Для  Гита Ягг из Ланкра

Название:Predestination
Пейринг: Франц де Гир/Сантьяга
Рейтинг: G
Жанр POV, missing csene
Саммари: Франц де Гир всегда знал, что он будет Великим Магистром
Предупреждение: big game, что автоматически подразумевает теорию заговора.

Собственно вдохновительная песня, ассоциирующаяся с пейрингом:

Listen or download Future World Music Aqua Vitae for free on Prostopleer

собственно текстовое сопровождение

Франц стоял в кабинете магистра ложи Горностаев, и его губы кривила болезненная горькая улыбка.
«Ты будешь Великим Магистром»
Он помнил эти слова, будто не прошло полвека. Тогда это воспринималось шуткой. Тогда он еще не знал, что это существо не умеет шутить. Или умеет шутить слишком хорошо.
Но это была злая шутка.
Он знал. Он все знал заранее. Он знал, как знал всегда. Он знал про Богдана. Он знал, что Франц не простит. Но он не умел останавливаться.
«Ты будешь Великим Магистром»
Сколько он сделал, чтобы слова не остались словами?
Мертвые горностаи. Мертвые горностаи, убитые гиперборейскими тварями.
Телефон на столе приковывал внимание бывшего Мастера Войны. Один звонок и горностаи перестанут умирать. Один звонок…
Там тоже ждали.
Франц представлял себе как тот, второй, ходит по своему кабинету, посматривая на телефон, как тот, второй, всматривается в мониторы. Франц был уверен, что побоище у Бастиона Лучников транслируется по всем каналам. И Франц был уверен, что тот, второй, сделает так, как считает нужным. Вне зависимости от его мнения.
«Ты будешь Великим Магистром»
О цене он, конечно, не сказал. И согласия он тоже не спрашивал. А теперь чуд смотрел, как умирают его братья.
Франц стоял в кабинете и это было словно озарение. Будто он стоял на вершине горы и видел все внизу –всю картину, все хитросплетения интриг, которые складывались в его жизнь. Все, что он считал своей жизнью. Франц стоял и слышал только стук своего сердца – не отчаянные переговоры своих командиров, сдерживающих тварей Кадаф, не прорывающиеся через шумовые помехи стоны раненых и крики умирающих. Франц чувствовал, что еще чуть-чуть и он увидит. Узнает и осознает. Всё. Всё!
«Ты будешь Великим Магистром»
Уверенные, словно все уже свершилось. Слова врезались в память.
Но времени не было. Их сминали. Их уничтожали. Франц бросил взгляд на лежащий на столе телефон и отвернулся. Резковато бросил в рацию команду всем живым защитникам бастиона:
- Уходите!
Он принял решение.
«Ты будешь Великим Магистром»
В этот Аркан он вложил всю свою ненависть. К тварям Кадаф. К предательству Леонарда. И к тому, второму, что предначертал его судьбу полвека назад, не упомянув о цене.
Рев Левиафана четвертого уровня. Выше звезд. Разве он мог предполагать что получится?
«Ты будешь Великим Магистром»
В этот момент он чувствовал себя, он даже сам не знал как. Злость и ненависть, ярость и боль. И контроль. Он контролировал все. Он с хладнокровным удовлетворением сминал «ревом» тварей Кадаф, он хотел этого и он это делал. Мгновения. Миллисекунды.
И нижние этажи здания стали мертвыми.
«Ты будешь Великим Магистром»
Он слушал как говорит дядя, Себастьян де Лок, он слышал, как где-то вдалеке стонет Рик Бамбарда. Никто не пришел. Даже после атаки гиперборейцев. Никто. Но на столе все еще лежал телефон – один звонок и горностаи прекратят умирать. Один звонок и черные тени, не умеющие не выполнять приказов выкосят под корень гиперборейцев. Но Франц де Гир не сможет прийти в Замок с черными тенями за спиной.
«Ты будешь Великим Магистром»
Франц молча смотрел на притаившийся на столе телефон – ему даже не надо искать номер: он помнил его наизусть. Франц смотрел. Молчал и ничего не делал.
- Нам нужна поддержка, - сказал Себастьян де Лок. И Франц понимал, что дядя прав. Выждал еще несколько секунд, надеясь на чудо… И потянулся к телефону.
И отдернул руку, услышав крик:
- Хваны! Порталы хванов!
Тот, второй, позаботился обо всем.
«Ты будешь Великим Магистром»
Франц стоял в кабинете Магистра Горностаев, и болезненная горькая улыбка кривила его губы.

- Великий Магистр, - Сантьяга почтительно склонил голову. – Позвольте вас поздравить.
Бесстрастное лицо и вежливая улыбка. И насмешливые чертики в глубине зрачков.
Францу захотелось его ударить. Хотя бы «Ревом Левиафана».


«Ты будешь Великим Магистром»
Франц холодно усмехнулся. Да, он им был.
- Великий Магистр, - Сантьяга склонился в поклоне. – В первую очередь позвольте выразить признательность за то, что уделили мне несколько минут своего драгоценного времени.
Франц смотрел на нава холодно, поддерживая уже давно вымеренную ими дистанцию. Ни сантиметра ближе.
И Сантьяга сделал шаг.
- Отзови воинов, - комиссар Темного Двора сказал это очень тихо. Но взгляд. Франц знал этот взгляд.
«Ты будешь Великим Магистром»
Он знал этот взгляд, и знал, что Сантьяга не умеет останавливаться.
- Это угроза?
Франц встретил взгляд твердо. Уверенно.
Сантьяга промолчал. Только приблизился еще, так что оказался в каком-то ярде от де Гира.
- Хорошо. Договорились.
Франц сказал это легко. Не отступил, продолжая смотреть прямо на нава.
В глазах Сантьяги на мгновенье появилось недоумение.
Он медленно отступил на шаг, и окинул Франца взглядом, будто оценивал. Кивнул сам себе.
А потом склонил голову:
- Вы действительно стали Великим Магистром, рыцарь.
В глубине зрачков насмешливо плясали чертики.
И Францу вновь захотелось его ударить.

@темы: чуды, навы, джен, заказ

---

Цикл: Истории, которые не любят вспоминать в Цитадели
Название: Мертвые мечты мертвых камней
Авторы Идальга & D.
Пейринг: Сантьяга, Ярга
Рейтинг: G
Жанр: drama
Саммари можно ли собрать из осколков целое?
Предупреждение: Странная местность: Оглядеться
Предупреждение №2: После "Паутины", спойлеры "Головокружение"


Одинокая фигура в черном застыла на самом краю обрыва почти в три тысячи футов. Тонкая полоска из угольно черного мертвого камня и белые облака, словно море из молока, растекающиеся под ногами. Вершина Мира. Его край. А внизу – бездна. И ветер, бросающий в лицо рваные клочья, то ли облаков под ногами, то ли тумана, который обосновался на плато.
Он, как и разы до этого, построил портал к самому подножью плато, чтобы, как велела древняя традиция, пройти пешком к его вершине. К Крыше Мира. К осколкам этой крыши. Разбитому в дребезги единому целому. К тому, что превратилось в остатки нагорья, растянутое волной землетрясений на тысячу миль. Отвесные каменные громадины, возвышающиеся среди раскинувшихся вокруг тропических лесов. Суровые и неприступные. Он знал, куда нужно идти. Он помнил.
По узкой каменистой тропе, между черных причудливых камней, сквозь несколько образовавшихся после катаклизма водопадов. Вверх. Сквозь, поселившийся здесь туман. Вверх – к мертвой вершине мира. Вверх – к тому, о чем он помнил из снов.
Сюда можно было приходить только в черном – древние камни не терпели других цветов. Он приходил в черном. Не мог по другому. Не хотел.
Он отдавал дань.
И стоя сейчас на черных камнях северного края одного из осколков древнего плато, Сантьяга, комиссар Темного двора, задавал себе единственный вопрос: можно ли собрать из осколков целое?
Вопрос терзал его многие тысячи лет. Вопрос вгрызался в него, рвал на части, проникал так глубоко, что он сам не знал, что в нем есть такая глубина. Вопрос не находил ответа. Вопрос находил множество вариантов – но ни единого верного ответа.
Можно ли собрать из осколков целое? – задавал он себе вопрос, когда чуды пришли в Тайный Город. И отвечал, что можно. Целое будет собрано. Целое будет собрано им.
Можно ли собрать из осколков целое? – задавал он вопрос, терзаясь отголосками снов и своим падением, словно отсюда – с края черного утеса в молочно белые облака, когда осознал, насколько тщеславен он был, послушав речи женщины, оказавшейся дайкини. Обведший его вокруг пальца. И тогда он впервые не знал ответа.
Можно ли собрать из осколков целое? – вновь задал он себе вопрос, когда подвернулся шанс. Шанс все вернуть. Шанс сделать сны реальностью. Не просто чужими снами. Все складывалось как нельзя лучше. Человские колдуны, зависимые от Колодца Дождей и масаны. Они все сделают за него. Семья в стороне. Семья ни при чем. Чтобы в первый же представившийся момент показать всем, кто на самом деле правит этим миром. Кто достоин. Как достойны черные камни, у него под ногами. Потому что Цитадель должна находиться здесь. На вершине мира.
- Можно ли собрать из осколков целое? – вслух произнес он, стоя на краю вершины мира и подставляя лицо рваным клочьям тумана.
- Что ты хочешь собрать, если не видел целого?
Сантьяга тогда не обернулся, просто почувствовал, что в нескольких десятках футов от него стоит Князь. Продолжая смотреть на молочное море под ногами, комиссар Темного Двора произнес:
- Я видел. Я видел ваши сны. Помните, вы отдали мне свои сны, чтобы они не терзали вас. Так что я видел. Я видел как вы.. как я, - Сантьяга очень твердо произнес это «я», признавая свое право, - Восходил к Цитадели, и все в Уратае склоняли голову, видя меня. Я помню, как прекрасен был Уратай.. я помню Цитадель. Помню, как облака плывут под ногами. Помню, как много было Стрел Тьмы, помню, все совершенные ошибки. И я знал, как можно было их исправить! Я помню, как мы уходили из столицы. Не видел, но помню. Помню, но не видел. Вы довольны, Князь? Вы очень удачно избавились от снов…
- Я знаю, о чем ты думаешь. Мы должны попытаться.
Сантьяга резко обернулся, вперившись взглядом в Князя:
- Как вы меня нашли?
- Я отдал сны, но не память. Я помню. И я бы также как и ты пришел сюда.
- Зачем? – почти прошептал Сантьяга, уже зная ответ.
- Чтобы принять решение, - проскрипел Князь, и ответил на незаданный вопрос - Мы должны попытаться.
Они попытались. И у них почти получилось. Почти. Обычно почти не считается. А потом случилась Инквизиция.
-Как сохранить целое? – первый раз он задавал себе этот вопрос. Как не сделать целое осколками? Этот вопрос никогда не стоял перед ним до этого.
Сантьяга не пошел как обычно к северному краю, замер посреди плато. Среди черных каменных фигур, среди небольших озер, дном которых был горный хрусталь. Среди камня и ветра.
Он стоял среди мертвой воды и мертвых камней. Воды, которая где то в трех тысячах футах внизу дает жизнь, и камней, которые живыми могут стать только если дать им шанс.
Вдали, скрытые туманом возвышались другие осколки бывшие единым целым…
- Можно ли собрать из осколков целое? – голос заставил Сантьягу обернуться. Он почувствовал чужое присутствие сразу же, даже за несколько минут до этого. Он знал что тот, другой придет. Знал и все равно пошел вот так. Один. Потому что тот другой тоже знал, что он будет один. Но заклинание все равно уже было готово сорваться с губ, хотя чужой был спокоен и миролюбив. Чужой, которого Сантьяга ненавидел. Но он просто обернулся, встречаясь с чужим взглядом.
- Зачем ты пришел? – Сантьяга сверлил взглядом Первого Князя, который расположился на ближайшем камне, вольготно и открыто.
- Зачем сюда приходишь ты? Ты не мог видеть Уратая, аватара. И зачем ты спрашиваешь, почему я здесь? Может из любопытства посмотреть на тебя… может посмотреть на ваши развалины, - протянул Ярга и усмехнулся. – Тебе не любопытно увидеть меня?
- Я прихожу, потому что я помню Уратай, и видел как Навь правила Землей, - Сантьяга пристально смотрел на Яргу, едва сдерживаясь, - И я видел тебя. Видел портрет, который нарисовал Наарга, - уже холодно закончил он. Комиссар Темного двора умел быстро брать себя в руки.
- Сны.. ты видел сны, не более того, - Ярга насмешливо смотрел на нава, - Портрет… Ты видел хоть что-то настоящее, аватара?
Сантьяга усмехнулся презрительно:
- У нас остались хотя бы развалины. Ты же не создал ничего, куда бы ты мог приходить. Чтобы любоваться хотя бы на развалины, - жестко закончил комиссар.
Ярга вздернул верхнюю губу. Будто в оскале. Сантьяга отметил, что он стал в этот момент похож на Схинки. Схинки. Ярга. Похож. Крайне интересно. Комиссар лучезарно улыбнулся:
- А как поживает твое неудачно слепленное подобие? В конце нашего разговора он был несколько молчалив, - и понял, что фраза достигла цели. Он угадал.
- А как будешь поживать ты, аватара? Встретившись со мной. Будешь ли ты уверен, что обратно вернулся ты, а не моя кукла? – в глубине черных зрачков бушевал пожар, который мог заставить склонить голову любого. Любого. Но не Сантьягу, который уставился на Первого Князя, не отводя глаз, не прерывая зрительного контакта. И в глазах иерарха Нави пылал черный, клубящийся лед.
- Можно ли сложить из осколков целое? – прошипел Сантьяга, и взгляд его был черен, как сама Тьма, глаза без белков: лишь черный густой туман. Затягивающий и пугающий, - Я не знаю ответа. Но я знаю ответ на другой вопрос: как сохранить целое.
Ярга подался вперед:
- Мы могли бы вновь захватить этот мир: я и ты.
Сантьяга наоборот отступил и очень холодно обрубил:
- Меня нет. Есть Навь. И Навь сказала свое слово много тысяч лет назад.
Взгляды встретились. Взгляды говорили друг другу одно и то же.
Столько ненависти пылало в этих взглядах, что если бы взгляды могли убивать, то оба нава лежали бы среди черных мертвых камнем бездыханными.
Но взгляды убивать не могли.
Каждый из них примеривался и каждый не находил брешь в защите противника. Каждый из них знал, что встреча не была последней. Каждый из них понимал, что последней будет следующая встреча. Которая обязательно будет, потому что оба видели черную нить вероятности. К которой оба подготовятся. Которая действительно станет последней.
Потому что портал домой по окончанию встречи построит только один.
Никто из них не отводил взгляда, пока рядом, в десяти шагах совершенно неожиданно не вскрикнула птица. Оба нава вздрогнули, глянули на комок перьев, что решил перебить безмолвный спор.
А когда Сантьяга снова посмотрел на Яргу - Первого Князя уже не было. Он ушел - своим хитрым порталом, который даже комиссар не почувствовал. Уже знал технологию. Но все равно не почувствовал. И не смог проследить. Не смог уничтожить.. Ярга не сдался, как могло бы показаться на первый взгляд, а изящно показал, что теперь и Сантьяга может быть свободен.
Нав глубоко вздохнул, разглядывая мертвые черные камни, и снова спросил себя:
Можно ли собрать из осколков целое?
Как целое сохранить?

@темы: навы, Истории, которые не любят вспоминать в Цитадели, джен

---

Отражение второе: Тамир

Цикл: Истории, которые не любят вспоминать в Цитадели
Название: Отражение второе: Тамир
Пейринг не определен
Жанр: drama
Саммари: О предсказаниях и предсказателях в отражении.
Предупреждение продолжение-зеркалка. Отражение первое: Доминга

Тамир каждый день заново приручает Домингу.
Доминга для него terra incognita, которую он облазил вдоль и поперек, заглянул под каждый камень, под микроскопом рассмотрел каждую пылинку, но так и не понял, что это такое и как это работает.
Тамир вообще не понимает, как устроены мозги Доминги.
Доминга об устройстве мозгов Тамира задумываться даже не пробовал.
Тамир логичен до одурения - этим он скрывает полное отсутствия интуиции.
Тамир может рассчитать с какой вероятностью кусок пиццы, прицельно пущенный разозленным навом в него, упадет помидорами вниз; может выдать полную раскладку всех возможных вариантов из-за которых может случиться так, что кусок теста упадет вниз начинкой.
Доминга точно знает, какой из вариантов будет единственно верным.
У Тамира есть одно но: он может все, - все, кроме начальной точки отсчета. Начального события. Штриха, который дает представление о картине. С этим маленьким "но" все превращается в ничего. Без Доминги.
Доминга не логичен в той же степени, в которой предсказуем Тамир.
Тамир точно знает какова вероятность того, что Доминга сожрет его завтрак.
Доминга вероятности не знает, но завтрак Тамира сжирает с постоянством достойным подражания.
Иногда Тамиру кажется, что без Доминги он теоретически крупный и в той же мере теоретический специалист математической логики - абстрактной и никому не нужной.
Доминга знает, что без Тамира он бы сошел с ума.
Они оба знают, что если бы их не познакомил Сантьяга - их бы не было. Не было бы Лас-Вегасов.
Ни один из них не хочет этого признавать.
Тамир, все еще считает, что Сантьяга лишь попал в изначальную вероятность их знакомства. Доминга знает, что если Сантьяге что-то выгодно - он плюет на любые вероятности и сам их создает. Но Доминга не хочет думать о том, что могло бы быть, если бы они не привлекли внимания вездесущего комиссара. О чем думает Сантьяга, аналитики то ли не знают, то ли боятся просчитывать.
Когда Доминга приходит бледный и подавленный, Тамир не решается ничего спросить. Лишь хмурит брови.
Когда Доминга, смотря на него больными потухшими глазами говорит: "Он убил Регу", Тамир ничего не спрашивает.
Кто такой Он Тамир вычисляет, хотя официально им никто ничего так и не сообщил. В конце концов он профессионал. А Доминга все равно ничего не скажет: он слишком погружен. Доминга всегда слишком остро воспринимает реальность, как любой предсказатель. Любой удар, который для остальных подобен кругам на воде для него кажется именно ударом. Впрочем, Тамир пока еще не осознает, что означают слова Доминги. Потому что этого просто не может быть, потому что этогоне может быть никогда. Навов не убивают. Слишком страшно возмездие. И навы навов не убивают. Потому что это не логично. Дико. Безумно. Этого не может быть.
Тамир запускает программу и начинает считать. Он всегда начинает считать, когда нервничает. Тогда он нервничал, видя совершенно неадекватного, будто на грани сумасшествия Домингу. Нервничал, боясь, что не сможет его удержать у края. Не дать упасть на дно Бездны. Не дать Доминге с ней слиться. Бездна - это пустота.
Доминга больше всего боится упасть, и Тамир знает. Хотя не было ни одного разговора, ни одного слова.
Тамир просто знает. Может быть, это единственное, что ему нет смысла просчитывать.
Тогда Тамир считал, что именно это и есть грань. Позже он понял, что ошибался.
Доминга становился все более замкнутым. Все более отдаленным. Не чужим. Нет. Но отдаленным.
Свеча загоралась все чаще. Просто так – без явных заданий от комиссара. И это не было заданием – Сантьяга в то же самое время давал Лас-Вегасам распоряжения: проследить объект, просчитать вероятность наступления события. Но Доминга все равно становился все более отдаленным.
В какой-то из дней, когда работы нет, но Доминга запирается в их логове все чаще, и все реже реагирует на внешние раздражители, Тамир, решивший что с него хватит, и пообедать он может вполне самостоятельно, уезжает без Доминги.
Кухня в ресторане прекрасная, вино чудесно, но Тамир вдруг срывается с места чуть ли не в первый раз в своей жизни поверив ощущению, а не понятным расчетам. И едет обратно в Цитадель.
В логове пахнет гарью. Нет так, что где-то немного воняет гарью, а так, что, кажется, гарь забивает ноздри. Потому что горит их логово. Пылает. А Доминга сидит на полу и заворожено смотрит на огонь. Совершенно не смущаясь тем, что огонь примеривается познакомиться с джинсами нава.
Вот тогда Тамир пугается. Бездна настолько близко, что ее дыхание чувствует даже он. Даже не смотря в остекленевшие глаза Доминги. И ему не хочется это рассчитывать.
Тамир пытается потушить разгорающийся пожар, что-то говорит Доминге. Что-то ехидное, с нужной долей паники. А Доминга все равно сидит не двигаясь. Бездна слишком близко.
Тамир решается и дает Доминге пощечину. Он близок к отчаянью и он не знает других средств вывести предсказателя из транса.
Когда взгляд Доминги приобретает хотя бы долю осмысленности, Тамир начинает дышать. И вместе с воздухом к нему приходят все слова, которые он бы хотел сказать. Ему хочется сказать, что он испугался, что Доминга урод и сволочь, что так можно и поседеть. Вместо этого он сварливо ворчит: «В следующий раз пойдешь наносить ущерб кабинету комиссара, пироман недоделанный!»
А потом все заканчивается и в проеме двери стоит Сантьяга.
Дальше Тамир вступает просто наблюдателем, потому что навы его не замечают. И он наиболее остро чувствует насколько его не замечают.
Доминга смотрит на комиссара, с каким-то совершенно непонятным выражением: что-то такое в глубине зрачков, что Тамир вроде бы понимает, но осознать не может. Именно осознать. Заточенный математикой мозг отмечает детали, но понимания не наступает.
И Сантьяга смотрит на Домингу точно также.
А потом Доминга что-то говорит. И Тамир вновь все понимает, отмечает и откладывает в памяти но не осознает – он все еще поглощен этим пересечением взглядов. Будто увидел что-то, не предназначенное для его глаз.
Тамир все прекрасно видит – каждую деталь. Хотя так и не понимает что происходит, но отмечает как едва заметно подрагивают пальцы Сантьяги, когда он протягивает сидящему на полу Доминге руку, как вздрагивает Доминга, опираясь на предплечье комиссара, как они в конце концов друг на друга смотрят.
А потом Сантьяга вежливо, но сейчас эта вежливость будто возводит стену между Тамиром и Домингой(он всегда безупречно вежлив, Комиссар Темного Двора) говорит то, что говорит, . Потому что Сантьяга просит Тамира выйти.
Потому что Сантьяга смотрит только на Домингу. А Доминга опускает глаза.
Естественно, Тамир выходит. Естественно он делает все, чтобы услышать хотя бы обрывки того, что будет происходить дальше. Естественно, потому что Доминга в этом участвует. Естественно, потому что он должен знать.
Ему везет. Потому что тем двоим в комнате не до средств защиты. Там происходит что-то, чего Тамир может быть никогда не сможет понять, но он чувствует эмоции и отмечает детали.
- Что я сделал? Сделаю… - Сантьяга боится? Тамир замирает – это абсурдно. Сантьяга не может произносить фразы таким тоном. Сантьяга не может этого подразумевать. Но он слышит именно этот вопрос. Именно этим тоном, который не дает права усомниться.
И дальше Тамир слышит тишину. Гнетущую и ожидающую. Тамир слышит тишину и понимает, что как только Доминга начнет говорить, он решит всю эту, продолжающуюся недели головоломку.
- Это сделаем мы, – голос Доминги едва слышный, Тамир с трудом разбирает фразу, но от тона его кидает в дрожь. Такого тона, виновато-обреченного, он от Доминги еще не слышал. И он до сих пор не может осознать, что происходит. У него возникает ощущение что он что-то упустил. Либо просто не в курсе. Но, ему приятней думать, что это он что-то упустил.
Потому что упущенное можно исправить.
А то, что с такой убежденностью, сказал Доминга - нет.
В отличие от Доминги, Тамир прекрасно знает, что вероятность в некоторых случаях бывает 100%









 

запись создана: 14.01.2012 в 23:16

@темы: навы, drama, Истории, которые не любят вспоминать в Цитадели